Джесс Хилл - Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера

Пальме не позволил ей уйти вместе со злоумышленниками, заявив, что не может потакать требованиям тех, кто вне закона. В конце их разговора, по воспоминаниям Энмарк, он сказал: «Что ж, Кристин, покинуть здание не получится. Придется утешаться тем, что, возможно, довелось погибнуть, не оставив свой пост». Это привело девушку в ужас: «Но я не желаю умирать как герой!» – воскликнула она. [18]

В итоге полиция пустила в здание слезоточивый газ, освободила заложников, арестовала обоих преступников и провела их по улице к большой радости собравшейся толпы. Энмарк была вне себя от такого бахвальства и демонстрации силы. Ее хотели вынести из банка на носилках, но она отказалась: «Я шесть с половиной дней ходила сама и сейчас сама выйду». [19] В радиоинтервью она раскритиковала правоохранителей и очень возмущалась поведением Бейерота. Криминальный психолог, напрямую никогда не контактировавший с Кристин, тем не менее ответил на ее комментарии. По его словам, они были вызваны особым состоянием, название которому он тут же и придумал, – «норрмальмсторгский синдром» (позже он был переименован в «стокгольмский»). Страх перед полицией он счел иррациональным, вызванным эмоциональной или сексуальной симпатией к захватчикам [37]. Мгновенно поставленный диагноз устроил шведские медиа – они с подозрением относились к Энмарк, которая не выглядела «столь уж травмированной» всей этой историей, во всяком случае, настолько, насколько представлялось окружающим. «Трудно в это поверить, – написал один из журналистов, – но ее состояние можно описать словами, вовсе не подходящими для этой ситуации. Она бодра и рассуждает разумно». По-видимому, это ее трезвомыслие и послужило доказательством того, что она больна.

Через четыре года, когда Энмарк попросили объяснить ее действия, она возмутилась: «Да, я боялась полиции. А что в этом странного? Что особенного в том, что человек боится тех, кто его окружает – в парке, на крышах, за каждым углом? Это солдаты, готовые стрелять, – в бронежилетах, шлемах, с оружием».

В 2008 году был сделан обзор литературы, посвященной стокгольмскому синдрому. Исследование показало, что в большинстве случаев диагноз ставили СМИ, а не психологи и психиатры. Это явление мало изучено, а те немногие ученые, которые занимались им, не пришли к единому выводу, что оно собой представляет. С диагностикой дело обстоит не лучше. [20] Психолог Аллан Уэйд, в отличие от других, много общавшийся с Энмарк, утверждает, что стокгольмский синдром – «это миф, созданный, чтобы дискредитировать женщин, ставших жертвами насилия. А у придумавшего его психиатра явно наблюдался конфликт интересов: его главной целью было заставить замолчать бывшую заложницу, которая ставила под вопрос его полномочия». [21]

Стокгольмский синдром как патология описывается специалистами весьма размыто и не имеет четких диагностических критериев.

В 1980-е и 1990-е годы большинство юристов и прочих экспертов объясняли поведение жертв домашнего насилия стокгольмским синдромом, синдромом избиваемой женщины и выученной беспомощностью. Потерпевших представляли простодушными, запуганными, покорными, задавленными, боязливо жмущимися в угол. Этому стереотипу и сейчас часто привержены многие из тех, кто выступает в судах Западного мира. Они рисуют образ «белой женщины, принадлежащей среднему классу или из рабочей семьи, хорошей матери и верной супруги, которая делает все от нее зависящее, чтобы ублажить абьюзера и огородить его от судебного преследования». [22] Если пострадавшая не соответствует этому стандарту, то есть являет собой «трудный случай» – сама подвержена зависимости или отвечает насилием на насилие, чтобы защитить себя и детей, или проявляет другие разнообразные признаки травмированности, – ее будут осуждать и могут счесть более виновной, чем мужчина, который над ней издевается.

Но даже если женщина сильная и независимая, судебные органы все равно могут дискриминировать ее. Ведь в голове у чиновников не укладывается, как разумная и самостоятельная личность может в то же время в чем-то быть уязвимой и беспомощной. В общем, когда история жертвы не соответствует «стандартному мелодраматическому сценарию, в котором добродетельная жена противостоит однобоко изображенному мужчине-злодею», правоохранительная система не понимает, что с ней делать. [23]

Реальность такова, что женщины, живущие в подполье, как и заложница Кристин Энмарк, постоянно продумывают стратегии преодоления ограничений и ищут способы обезопасить себя. Это убедительно доказывают исследования. Изучение историй 6000 женщин из 50 специальных приютов в Техасе позволило составить нечто вроде «женской теории выживания». [24] Выяснилось, что все бежавшие от насилия были вовсе не беспомощными, а как раз наоборот. Большинство из них проявили огромную изобретательность, пытаясь остановить абьюз. Еще одно исследование продемонстрировало, что подвергающиеся давлению женщины бывают не только изобретательны, но и используют сложные решения для преодоления проблем, а также не стесняются обращаться за помощью. [25] Стоит отметить: чтобы покинуть мучителя, им приходится преодолевать не психологические, а социальные препоны. Во многих случаях им чинят препятствия государственные чиновники, в частности полиция и службы, отвечающие за предоставление пособий. Они не оказывают пострадавшим должной поддержки, а потому затрудняют разрыв с домашним тираном.

В XIX и в начале XX века, пока патриархальная психиатрия изображала жертв насилия безумными, испорченными, но достойными жалости особами, «героини подполья» продолжали жить, как жили. И защищались от агрессора, как могли. Линда Гордон, исследовавшая материалы 1880–1960 годов о борьбе переживших жестокое обращение женщин за свои права, обнаружила один постоянно повторяющийся сценарий: изобретательная представительница слабого пола при небольшой помощи или совсем без помощи государства сопротивляется абьюзеру, причем иногда отражает его нападки весьма успешно. [26] Женщины в подполье никогда не желали терпеть давления и не были пассивны перед лицом угрозы.

Мы мало слышим о таком противостоянии, но при этом храбрые жены каждый день дают отпор мучителям, не боясь последствий. Одна из пострадавших, Николь Ли, так рассказывает об этом: «Я вступала с ним в спор. У меня не было сил дальше терпеть эти издевательства, слишком долго я сдувала с него пылинки. Если он оставлял тарелку на столе, я взрывалась: “Ты что, не может поставить эту чертову посуду в раковину?!” Тарелка летела в меня. Потом я думала: “ Зачем я завелась ?” Я пыталась отбиваться изо всех сил, только чтобы он отвязался от меня, остановился . Но физически мы были неравны, и у меня не было никаких шансов противостоять такому мужчине ни при каких обстоятельствах. Хотя я пыталась это делать». Даже если кажется, что женщина совсем утратила собственную волю, все равно ежеминутно ей приходится принимать решения ради выживания. Как сказала одна из жертв: «До того как я встретила своего мужа, я не умела планировать. Он научил меня выстраивать стратегии – без этого я бы не выжила».