Фрэнк Фаранда - Парадокс страха. Как одержимость безопасностью мешает нам жить

Некоторое время назад ко мне на первый прием пришел молодой мужчина в подобном состоянии. Он был слишком хорошо знаком с отчаянием и этой разновидностью тьмы. По его ощущениям, словно кто-то уселся ему на грудь – кто-то, кого невозможно согнать. Понемногу все в жизни этого человека словно покрылось серой пылью. Он видел, как будущее все сильнее отдаляется от него, а он остается, точно в ловушке, в мучительном и разочаровывающем настоящем. Он жаждал освобождения, но утратил надежду, что это когда-нибудь случится.

«Не могу вообразить… Просто не могу себе представить, что что-нибудь когда-нибудь изменится, – только и повторял он. – Не могу, и все».

Обдумывая эту мысль, я задался вопросом: как часто я слышал эти слова в своей работе? Больше, чем собственно слова, меня интересовали чувства: что испытывают люди, которым трудно увидеть в будущем хоть какие-то возможности. Для одних, подобных этому молодому мужчине, это элемент намного более глубокой, всеобъемлющей депрессии. У других, однако, это затруднение может выражаться в ощущении застревания, тупика в определенной области своей жизни или, более тонко, в размывании контуров, смутном отсутствии желаний. Независимо от формы неспособность «визуализировать» будущее приносит чувство разочарования, горечи, сожаления и временами – пустоты.

Я начал понимать, что когнитивное и эмоциональное движение, переносящее нас из настоящего в будущее, необходимо для того, чтобы почувствовать удовлетворение. В той же мере – как мы узнали в главе 4 – наполненное тревогой движение, позволяющее нам заглянуть из настоящего в будущее, связано с нашей способностью к Воображению.

Слова «не могу себе представить» в той или иной формулировке часто звучат в повседневной жизни как фигура речи. Все мы время от времени их произносим. Однако по какой-то причине в то утро это выражение пробудило мое любопытство.

В обиходном смысле фраза «вообразить себе не могу» – это общепринятый способ выразить субъективное ощущение невероятия, чего-то, выходящего за рамки ожидаемого или желаемого. Она может подразумевать, что такая возможность представляется нелепой или мучительно неосуществимой, и даже передавать ощущение неуместности определенного события.

Хотя воображение – форма когниции, подобное утверждение существенно отличается от «я не могу вспомнить его имя». При внешнем сходстве, заключающемся в том, что утверждения этих двух типов вроде бы относятся к мыслительным операциям (воображения в первом и памяти во втором случае), их отличает то, что, будучи фигурой речи, первый тип высказывания не подразумевает оценки собственных когнитивных возможностей говорящего. Мы не говорим: «Мое воображение сейчас работает плохо». Нет, мы имеем в виду нечто, лично для нас посильное. Это выражение носит скорее экзистенциальный, чем когнитивный, характер и связано в большей степени с законами нашей личной вселенной, а не с тем, насколько хорошо работает наш мозг.

Опыт Воображения, который мы сейчас рассматриваем, отражает ощущение, что под поверхностью нашего сознания находится ум, постоянно выполняющий творческую работу. Исследование нейроученого Антонио Дамасио это подтверждает. На неосознаваемом нами уровне наш мозг производит образы – тот язык, на котором говорят наш мозг и психика. По мнению Дамасио, продуцирование образов происходит посредством постоянной игры сознания с бессознательным [82] См.: Damasio, A. R. Self Comes to Mind . New York, NY: Random House. См.: Дамасио А. Я. Мозг и возникновение сознания. – М.: Карьера Пресс, 2018. . Дамасио полагает, что эта бессознательная часть нашей психики настолько необъятна, что большинство производимых образов не достигает сознания.

Нэнси Андреасен, профессор психиатрии Медицинского колледжа Карер Айовского университета, проделала значимую работу, пытаясь идентифицировать и оценить количественно аспект психики, связанный с процессами творчества. В своей книге «Творческий мозг: Нейронаука гениальности» (The Creating Brain: The Neuroscience of Genius) она попыталась понять, как функционирует ум творцов, объективно признанных гениальными. Изучив собственные высказывания таких людей – например, английского поэта XVIII в. Сэмюэла Кольриджа, – она обнаружила, что они почти полностью приписывают свои творческие способности какому-то неосознанному процессу.

В одном из примеров Кольридж описывает, как ему явились во сне готовые строки поэмы «Кубла хан»: «образы, возникшие перед ним во всей своей вещественности» [83]. Проснувшись, Кольридж записал все, что сумел вспомнить, – двести с лишним строк. К собственному сожалению, ему пришлось сознательно заполнить немногочисленные пробелы.

Андреасен также считает, что человеческий мозг – это самоорганизующаяся система колоссальной сложности и мощи. Старая максима, что мы используем лишь 10 % своего мозга, вероятно, более справедлива, чем нам могло казаться.

Дамасио дополняет эту картину, замечая, что способность человека к осознанному творчеству разительно отличает нас от всех остальных биологических видов – более того, осознанное творчество стало возможно лишь в результате эволюции ментального пространства, в принципе отсутствующего у наших родичей-приматов. Речь идет о пространстве (как бы мы его ни называли), где можно хранить образы и осознанно ими манипулировать. Ученые-когнитивисты, например Стивен Косслин, называют его пространством рефлексии [84] См.: Kosslyn, S. M. (2005). Reflective thinking and mental imagery: A perspective on the development of posttraumatic stress disorder. Development and Psychopathology , 17 (3), 851–863. . Для Марка Тернера и Жиля Фоконье это пространство концептуальной интеграции [85] См.: Fauconnier, G. (2001). Conceptual blending and analogy. In Gentner, D., Holyoak, K., & Kokinov, B. (Eds.), The analogical mind: Perspectives from cognitive science , (pp. 255–286). Cambridge, MA: The MIT Press. , а нейроученый Мерлин Дональд называет его попросту сознанием [86] См.: Donald, M. (2001). A mind so rare: The evolution of human consciousness. New York/London: W. W. Norton & Co. . Это пространство, в котором мы используем нечто известное нам, чтобы понять неизвестное. Как мы начали разбираться в главе 4, именно в этом пространстве проклевываются семена Воображаемого будущего.

В ходе своей работы я обнаружил, что Воображение жизненно необходимо для благополучия. И речь тут вовсе не о художниках, изобретателях или предпринимателях. Я говорю о том, что адаптивные способности каждого из нас, способности формировать образ «себя-в-будущем» зависят от Воображения.

Воображение, как я показал в главе 3, возникло из потребности увидеть, что скрывается в темноте. Очевидно, впрочем, что Воображение не ограничивает себя этой узкой задачей. Воображение позволяет нам не только заметить потенциальную опасность в будущем, но и, наоборот, представить самих себя в лучшем, более безопасном будущем.