Жан Делюмо - Ужасы на Западе

Слухи порождают предварительное беспокойство, а сами питаются различными страхами и угрозами. Так, 24 мая 1524 г. в огне погиб почти весь город Труа. Такие пожары случались часто, поскольку дома в основном были деревянными. Но население было убеждено, что это поджог, что злоумышленники заслали в город детей 12–14 лет, которые совершили этот поджог, причем самих врагов выявить невозможно, так как они постоянно меняют облик: то они в крестьянском платье, то в дорожном или купеческом. Страх перед поджигателями достиг Парижа. Туда были доставлены из Труа отец и сыновья, которые якобы участвовали в поджоге. Они были казнены. Страх пожаров был настолько сильным, что парламент Парижа постановил зажигать перед домами лампы с девяти вечера и держать наготове емкости с водой. В тот год были отменены обрядовые костры в праздники Ивана-Купалы и Петра и Павла…

В истоке коллективного безумия лежал страх перед бродягами и солдатами, причем большой разницы между ними не видели. И достаточно было стечения обстоятельств, чтобы этот страх вновь возродился. В качестве выражения и объяснения обобщенного страха появляется на свет слух, как первая стадия освобождения от страха. Слух идентифицировал угрозу и свидетельствовал о невыносимости создавшегося положения. Поскольку население, поверив слуху, выносит свое осуждение: враг выявлен, и уже только одно это приносит некоторое облегчение. Даже в самом оптимистическом варианте слух предполагает обязательно одного или нескольких виновных. Так было во время Фронды: король хотел отменить налоги, но этому помешал Мазарини. Были созданы типы виновных — сборщики налогов, спекулянты, разбойники, еретики, но за этими типажами стояли конкретные лица. Население же всегда считало себя жертвой — что соответствовало действительности — и заранее оправдывало себя за все проявления справедливого возмездия. Впрочем, перекладывая на виновного (или виновных) тяжесть преступлений, пороков и черных замыслов, население как бы очищалось от своих смутных намерений и видело в другом то, чего не хотело видеть в самом себе.

Выходя за рамки критического контроля, слух имеет тенденцию преувеличивать силу разоблаченного врага, помещая его в центр дьявольского заговора. Чем сильнее коллективный страх, тем шире круг заговорщиков. Нельзя отрицать факта пятой колонны. Но во все времена страх перед ней переходил границы реальности. Очень часто слух направлен на разоблачение заговора, то есть предательство. Варфоломеевская ночь 1572 г. и последующие дни в Париже и многих городах Франции психологически объясняются коллективной уверенностью в протестантском заговоре. Вследствие неудачного покушения на Колиньи Екатерина Медичи повелела казнить какое-то число гугенотов, но у правительства не было намерения уничтожить всех реформаторов. Парижский бунт, несмотря на призывы властей к спокойствию, выплеснулся на улицы города и в течение пяти дней затопил их кровью; обнаженные жертвы, которых тащили по мостовым и сбрасывали в Сену, женщины на сносях со вспоротыми животами, связки детей, утопленных в реке и т. д. Отчего такая народная ярость, которая привела в ужас даже владельцев Луврского дворца? Возможно, она была вызвана эдиктами 1562 и 1570 гг., которые породили жестокость в городах с католическим большинством населения. Оно посчитало, что теперь их религиозным противникам все позволено и они попытаются утвердиться в королевстве…

Призрак заговора бродил по Франции в первые годы Революции. "Великий страх" стал пропастью. Одним из мифов того времени был слух о сообществе аристократов и разбойников. А перед голодным 1776 г., предшествовавшим событиям 1789 г., прошел слух, что министры и местные власти заключили "голодный пакт" против народа. Народная победа 14 июля положила начало эмиграции, что было воспринято как еще одно доказательство "заговора аристократов". Говорили как о доподлинно известном факте, что эмигранты увозят с собой золото с тем, чтобы сообща с западными монархами собрать армию наемников. Со всех сторон Франция оказалась под угрозой вторжения…

Вызванные страхом убийства и "преступления толпы" происходили во Франции также летом 1792 г., в частности в Париже 2–3 сентября. Массовое убийство парижан было лишь одним, — правда, самым жестоким — из многих кровавых событий, развернувшихся по всей стране. Война, первые разочарования, уверенность, что внешние враги имеют сообщников внутри страны, создали обстановку беспокойства и подозрительности. В Марселе 20 июля распространился слух, что некий торговец сукном организовал заговор против «патриотов». При аресте у него обнаружили патроны странного образца. На следующий день подогреваемая слухами толпа ворвалась в тюрьму и прикончила его. Перед смертью суконщик признался, что во главе контрреволюционного заговора стоят два учителя фехтования. Их тоже сажают в тюрьму. Между тем по городу пополз слух, что на берегу моря найдено огромное количество пуговиц с изображением королевской лилии — доказательство, что заговорщики не сидят сложа руки. Толпа врывается в тюрьму и убивает этих учителей фехтования. Это и многие другие события, происходившие повсюду во Франции 2–3 сентября, доказывают, что не было преднамеренности и каких-то организаций, все они — результат эпидемии страха.

Следует еще раз повторить, что страх был обоснованным. Самые бредовые слухи, ходившие в то время по стране, долгое время созревали в умах людей и общественном сознании на фоне создавшегося опасного положения.

Среди жертв массовых убийств того времени было много людей, далеких от политики: из 13 950 убитых заключенных 10 003 были уголовниками, то есть 71,9 % (по максимальной оценке). Их нельзя считать «издержками» процесса или жертвами "опьянения жестокостью". Другое возможное объяснение связано с врожденным страхом перед разбойниками. Людей без совести и морали, осужденных за злодейство, можно легко подкупить. За золото аристократов и духовенства они могли стать подручными и исполнителями замыслов врагов народа. Их следовало срочно уничтожить. Позже подобная необходимость народного суда вызвала ужас и отвращение. Но в момент террора об этом мало задумывались, так как все были озабочены продвижением вражеских армий. Кроме того, многие парижане действительно верили в заговор заключенных.

Трагические события во Франции летом 1792 г. заставляют рассмотреть вопрос о роли женщин в бунтах и "преступлениях толпы" того времени. Читая реляции и свидетельства, составленные людьми разных политических взглядов, можно установить причины отчаяния жен и матерей, в семье или на улице, в условиях нашествия вражеских армий: Париж, оставшись без защитников, ушедших на фронт, был полон предателей, засевших в городе.