Поль Реньяр - Умственные эпидемии

Первая вещь, которая бросается в глаза при виде произведения душевнобольного, это неясность почерка — ослабление всей мышечной системы распространяется и на мышцы рук и пальцев.

Привожу яркий пример только что высказанного мною факта. Это письмо, написанное больным доктора Луи. Оно поучительно во многих отношениях. В нем можно констатировать оптимизм, столь обычный у паралитиков. Больной в восторге от всего окружающего и гордится своим положением. Он безгранично восхищается всеми служащими или ухаживающими за ним лицами.

Другая резкая особенность письма сумасшедших, — это их страсть придавать словам значение, которого они не имеют в обыденном употреблении. Они стремятся привлечь внимание читателя к некоторым фразам и для этого их подчеркивают, но в конце концов доходят до подчеркивания всех слов, так как придают каждому из них специальное значение.

На это же явление указывает и письмо одного знаменитого больного к своему врачу. Несчастный подчеркнул все слова по 2 или по 3 раза, но, посчитав, что и этого недостаточно, составил его из одних заглавных букв.

Эта страсть к письму часто встречается у паралитиков в начале их недуга. Я припоминаю одну женщину в Сальпетриере, пророчицу по профессии, которая каждое утро вручала врачу целую тетрадь, исписанную словами, лишенными всякой связи. За недостатком времени или отсутствием идей она довольствовалась тем, что чертила отрывочные и бессмысленные зигзаги до тех пор, пока вся тетрадь не была исписана.

В этом отношении весьма поучителен рисунок, полученный мной от доктора Луи. На нем изображен летательный снаряд. Воздухоплавание занимает умы многих горделиво помешанных. Какую массу статей, посвященных этому вопросу, получают академии, — их невозможно посчитать. Прилагаемый снаряд обладает исключительными особенностями, так как сквозь него могут проскочить жокеи, но с какой целью — неизвестно. Прошу вас обратить внимание на громадное количество географических и исторических имен, а также годов, которыми автор испещрил свое произведение. Все это не имеет ни малейшего смысла, и только одному автору известно, каков был его замысел, да и это еще под вопросом.

Когда наступает период безумия (demence), то графомания не пропадает, и многие из этих несчастных проводят целые дни, нанося на бумагу линии, лишенные всякого смысла.

Я уже упоминал, что горделиво помешанные не только пишут, но также и много рисуют. В их художественных концепциях отражаются мысли, которые обычно преследуют больных, сохраняющие на бумаге свой преувеличенный и бессмысленный характер. По-видимому, рука художника (если вообще можно пользоваться этим словом) воспроизводит мысли больного в их наиболее бессмысленном выражении.

Несчастный паралитик, впавший в безумие, наносит на бумагу бессвязные фигуры. Вот, например, вооружение и рыцари, соответствующие его идеям, но значение их для нас непонятно.

Другой больной доктора Луи, преследуемый мыслью об отъезде и побеге за границу, не перестает изображать способы, при помощи которых он надеется осуществить свой план, и вот перед нами его почтовая карета, лошади и лакеи.

Еще одного больного, находящегося под наблюдением того же самого врача, преследует фантастический бред. Кладбище, древний собор, могила, привидения — вот те мрачные образы, которые его осаждают. Он наносит их карандашом на бумагу, и ничто не производит столь грустного впечатления, как эти рисунки.

Вот еще горделивый мономаньяк, воображающий, что он великий музыкант. Он играет на скрипке лучше кого бы то ни было, у него не только выдающийся талант, но и инструмент, которым он пользуется, не менее удивителен. Он очаровывает муз своей тонкой игрой. Обратите внимание на этот рисунок, сохраненный доктором Луи. Он очень характерен — в нем как бы отражается вся история больного и, увы, уверенность в ожидающем его будущем.

Свойства, характеризующие рисунки паралитиков, заключаются в непомерном, бессмысленном и неправдоподобном преувеличении и выражении невозможного.

Привожу еще факсимиле произведения одного из этих больных. Субъект, которого он желал изобразить, касается головой облаков, в то время как его ноги опираются на землю. Он испускает из себя блестящие лучи, представляя довольно большое сходство с фантастическими концепциями индуистского и китайского искусства.

Изобретатели тоже чертят свои планы и иллюстрируют свои сочинения. Доктор Луи, обладающий богатой коллекцией таких иллюстраций, передал мне один из этих любопытных набросков.

Речь идет, вероятно, о каком-нибудь трубочистном предприятии. Гигантская фигура опирается на трубу не менее значительных размеров. По откосу крыши рабочий спускает тачку с сажей. Сбоку изображена карета, которую везут десятки лошадей. Может быть, это парадный экипаж, уносящий счастливого изобретателя. Под рисунком находится весьма неразборчивая объяснительная подпись, которая состоит из омонимов, и в результате получается каламбур. Не следует упускать из вида, что для мозга, пораженного болезнью и сумасшествием, звук слова может ассоциироваться с другим, сходным по написанию, но никак с ним не связанным по смыслу и значению.

Крайне грустен финальный акт общего паралича. Ознакомившись с его последним периодом, вы поймете, почему рассматриваемой нами болезни было дано именно это название, так как до сих пор я знакомил вас только с явлениями умственного и физического возбуждения, еще весьма далекими от того, что принято подразумевать под параличом.

Деятельный горделивый бред продолжается всего несколько месяцев и никак не более года. Но затем больной делается молчаливым, его речь сменяется каким-то бормотанием, он едва может ходить, спотыкается и обнаруживает крайнюю неловкость. Больной уже утратил ту гордую осанку, которая соответствовала его речам, он ходит сгорбившись, а его зрение становится нечетким. Он неопрятно ест, нисколько не заботится о себе и еле отвечает на вопросы, так что теперь придется долго настаивать, чтобы вызвать в нем отрывки прежнего блестящего бреда, хотя маньяк и поддерживает еще свои безумные фантазии, но машинально и вяло. Память исчезает, и помешанный больше ничего не узнает. Он опускается в своем падении ниже животного, не держится на ногах и все время лежит в постели. От прежнего состояния у несчастного сохраняется только необычайный аппетит, который он удовлетворяет так жадно, что в случае плохого надзора, легко может подавиться, задохнуться и внезапно умереть от слишком больших кусков, которые запихивает себе в рот.

Паралич прогрессирует, и тогда появляются струпья (escarres). Больного постоянно тревожат эпилептические припадки, потеря сознания и мозговые воспалительные процессы до тех пор, пока в один счастливый день воспаление легких или рожа не положит конец его скорбному существованию.