Морган Пек - Непроторенная Дорога

К сожалению, не все психиатры следуют этой рекомендации. Многие люди, в том числе и психиатры, очень строгие и неукоснительные в анализе мира, забывают об этой строгости при самоанализе. Они бывают компетентными судьями мира, но им обычно недостает мудрости. Жизнь в мудрости — это жизнь в созерцании, с которым сочетается действие. До сих пор в американской культуре не замечалось особого уважения к созерцанию. В 50-е годы американцы прозвали Эдлая Стивенсона «яйцеголовым» и решили, что хорошего президента из него не получится именно потому, что он склонен к созерцанию, задумчивости и сомнениям.

Мне приходилось слышать, как родители со всей серьезностью говорили своим детям-подросткам: «Ты слишком много думаешь». Что за бессмыслица! Мы, главным образом, потому и люди, что у нас есть лобные доли мозга, есть способность думать и анализировать самих себя. К счастью, философия недумания вроде бы отходит в прошлое, мы начинаем понимать, что источники опасности находятся скорее внутри нас, чем во внешнем мире, и что процессы непрерывного самоисследования и созерцания существенно важны для окончательного выживания. И все же я говорю об относительно небольшом количестве людей, которые меняют свою философию. Исследование внешнего мира никогда не бывает так конкретно, персонально болезненным, как исследование мира внутреннего, и, безусловно, именно эта личная боль самоанализа заставляет большинство людей уклоняться от него. Зато если уж человек решился посвятить себя правде, то эта боль оказывается не столь значительной, и чем дальше идет этот человек по пути самоисследования, тем менее значительной и менее мучительной она становится.

Жизнь в полной преданности правде означает также готовность к личному вызову, к испытаниям. Единственный способ убедиться в достоверности нашей карты реальности заключается в том, чтобы представить ее на суд и критику других картографов. В противном случае мы можем очутиться в замкнутой системе — в красивой банке, по аллегории Сильвии Плэт, — где нет свежего воздуха и дышать приходится собственными зловонными испарениями, все больше утрачивая восприятие реальности.

И все же, избегая боли, сопутствующей процессу пересмотра наших карт реальности, мы в большинстве случаев отказываемся от пересмотра вообще, пресекая любые посягательства или сомнения в истинности этих карт. Мы говорим своим детям: «Не пререкайся со мной, я твой отец». Супруга (супругу) мы увещеваем: «Слушай, живи себе и дай жить мне. А начнешь критиковать — станем жить как собака с котом. Пожалеешь». Престарелые люди говорят членам семьи и всему миру: «Я стар и беспомощен. Если вы будете приставать ко мне, я умру, и на вашей совести будет ответственность за то, что вы превратили мои последние дни в мучение». Мы говорим рабочим нашего предприятия: «Если уж вы имеете наглость критиковать меня, то делайте это по меньшей мере осторожно, иначе вам придется искать другую работу». [5] Не только отдельные люди, но и организации предпочитают защищать себя от возможной критики. Однажды начальник штаба армии направил меня на расследование психологических причин жестокости в войсках и последующего укрывательства. Целью расследования было предупреждение подобного поведения в будущем. Расследование не было одобрено генералитетом армии на том основании, что невозможно обеспечить секретность. «Сам факт такого расследования может подвергнуть нас новой критике. Командующему армией в настоящее время критика больше не нужна», — было сказано мне. Так анализ причин инцидента, скрытого от всех, сам стал объектом укрывательства. Такой стиль присущ не только армии или Белому дому; напротив, он характерен для Конгресса и других федеральных служб, корпораций, даже для учебных и благотворительных учреждений — словом, для всех человеческих организаций. Как отдельным людям необходимо принимать и даже приветствовать критику их карт реальности и modi operandi, если они хотят развивать свою мудрость и производительность, точно так же должны принимать и приветствовать критику организации, чтобы быть жизнеспособными и прогрессивными. Этот факт все глубже осознают такие личности, как Джон Гарднер из «Общего Дела», который убежден, что одной из важнейших и прекраснейших задач, стоящих перед нашим обществом, является построение в ближайшие десятилетия и внедрение в бюрократические структуры наших организаций специальных институций, которые обеспечат открытость и отзывчивость на критику и заменят ныне существующие институции укрывательства и сопротивления.

Стремление избегать критики столь вездесуще, что правильно будет рассматривать его как свойство человеческой природы. Но естественное — это вовсе не обязательно существенное, полезное или неизменное. Столь же естественным было бы справлять нужду в штаны или не чистить зубы. Поэтому мы учимся делать неестественные вещи, пока они не становятся естественными, «второй натурой». И самодисциплина может рассматриваться как приучение себя к неестественному. Это еще одно свойство человеческой природы — быть может, оно-то и отличает нас как людей — способность делать неестественные вещи, выходить за рамки своей природы и тем самым преобразовывать ее.

Нет более неестественного и, вместе с тем, более человеческого акта, чем вхождение в психотерапию. Этим актом мы намеренно открываем себя глубочайшей критике со стороны другого человеческого существа; мы даже платим этому другому за проницательность и пристальность исследования. Человек, лежащий на кушетке в кабинете психоаналитика, — вот символ открытости. Пойти к психотерапевту — это акт величайшего мужества. Не недостаток денег, а недостаток храбрости удерживает людей от психотерапии. Это касается и самих психиатров; каким-то образом они всегда находят себе оправдание в том, что не проходят персональной терапии, хотя понимают, что для них курс самодисциплины еще более необходим, чем для обычных людей. С другой стороны, многие пациенты, кто нашел в себе это мужество, даже на первых этапах психотерапии, вопреки стереотипному представлению о них, оказываются намного сильнее и здоровее, чем обычные, «средние» люди.

Курс психотерапии для нас является неким предельным выражением нашей открытости перед критикой, но подобные возможности постоянно предоставляются нам в наших ежедневных взаимоотношениях — в очереди, на конференции, на тренировке по гольфу, за обеденным столом, в кровати при выключенном свете; с коллегами, начальниками и подчиненными, с приятелями, друзьями, любовниками, с родителями и с детьми.

Женщина с аккуратной прической приходила ко мне уже не раз, но с какого-то времени, поднимаясь после сеанса с кушетки, она стала заново укладывать волосы. Я обратил внимание на этот новый элемент в ее поведении. Она покраснела и рассказала мне, как несколько недель назад, как раз после сеанса, ее муж заметил, что у нее немного примята прическа на затылке. «Я не рассказала ему ничего. Я боюсь, что он будет дразнить меня, если узнает, что я тут лежу на кушетке». Так у нас появилась еще одна тема для работы. Наиболее эффективной психотерапия становится тогда, когда дисциплина, выработанная на «пятидесятиминутках» у врача, начинает распространяться на ежедневные поступки и отношения пациента. Исцеление души не закончено, если открытость для критики не стала образом жизни. Эта женщина не будет чувствовать себя здоровой, пока не станет такой же открытой с мужем, как и со мной.