Клод Леви-Строс - Первобытное мышление

Эта логическая субординация подобия — контрасту хорошо выявляется из совокупности установок так называемых тотемических народов относительно частей тела животных-эпонимов. Тикуна верховьев Солимо-эс с «гипертотемической» экзогамией (члены клана птицы тукан не могут ни вступать в брак друг с другом, ни брать в супруги женщину из клана, носящего птичье название, и т. д.) свободно потребляют в пищу животное-эпоним, но они почитают и сохраняют его сакральную часть, а другие его части используют как отличительные украшения (Alviano). Так, тотеми-ческое животное разделяется на: часть, потребляемую в пищу, почитаемую часть и эмблематическую часть. Элема юга Новой Гвинеи соблюдают относительно своих тотемов очень строгий пищевой запрет, но каждый из кланов обладает исключительной привилегией на орнаментальное использование клюва, хвостовых перьев и т. д. (Fraser, vol. II, р. 41). В обоих случаях подтверждается оппозиция между потребляемыми и непотребляемыми частями, гомологичная оппозиции между категориями продукт питания и эмблема. У элема эта оппозиция демонстрируется двойной исключительностью, негативной либо позитивной; каждый клан по отношению к тотемическому виду воздерживается от мяса, но обладает частями, указывающими на специфические черты. И у тикуна имеется такое же исключение относительно отличительных частей, но относительно мяса (в этом животные специфически различаются, но они употребимы в пищу, подобны в качестве пищи) у них принята единая установка. Группу установок можно представить следующим образом:

Тикуна | не-исключение | исключение

Элема | запрещение | привилегия

(-) | (+)

(части употребляемые и общие свойства) | (части не употребляемые и отличительные свойства)

Мех, перья, клюв, зубы могут принадлежать мне, поскольку они есть то, чем животное-эпоним и я отличаемся друг от друга. Это отличие принимается человеком в качестве эмблемы и чтобы утвердить свою символическую связь с животным, тогда как поедаемые, а следовательно, усваиваемые части есть указание на реальную действительную нераз- деленность, но в противоположность тому, что можно воображать, истинная цель пищевого запрета — отрицание. Этнологи совершили ошибку, удержав лишь второй аспект. Это привело к тому, что отношение между человеком и животным они стали рассматривать как однозначное — в качестве тождества, подобия или партиципации. В действительности же все бесконечно сложнее: речь идет об обмене между культурой и природой — о замене сходств на различия; они располагаются то между животными, с одной стороны, и людьми, с другой стороны, то между животными и человеком.

Различия между животными, которые человек может извлечь из природы и передать на счет культуры (либо описывая их в форме оппозиций и контрастов, тем самым концепту ализируя их, либо выделяя конкретные неразрушаемые части: перья, клювы, зубы, — что создает в такой же мере "абстракцию") принимаются в качестве эмблемы человеческими группами, чтобы избавиться от природной сути своих собственных сходств.

И те же самые животные отвергаются в качестве пищи теми же человеческими группами. Иначе говоря, сходство между человеком и животным, происходящее из того, что первый может ассимилировать [73] «Assimiler» — это и усваивать, и делать себе подобным. — Прим. перев. плоть второго, отрицается, но лишь настолько, чтобы постичь, что противоположное решение будет подразумевать признание со стороны людей общности их природы. Поэтому требуется, чтобы плоть ни одного из животных видов не усваивалась бы никакой человеческой группой.

Все же ясно, что второй демарш производится от первого в качестве возможного, но не необходимого следствия: пищевые запреты не всегда сопровождают тотемические классификации, они им логически подчинены. Следовательно, они не составляют отдельную проблему. Если посредством пищевых запретов люди отрицают животную природу, действительную для их человеческого, то из-за того, что им требуется наложить на себя символические характеристики, с помощью которых они различают животных (и что дает естественную модель дифференциации), чтобы создать различия между собой.

Обмен женщинами и обмен пищей являются способами обеспечить реципрокную пригонку социальных групп либо сделать ее явной. Говоря о процедурах одного и того же типа (беря их в общем виде в качестве Двух аспектов одной процедуры), мы понимаем, что они могут в различных случаях либо быть одновременно присутствующими и сочетающими свое действие (обе в плане реального или одна в плане реального, а другая в символическом плане), либо быть попеременно присутствующими. В последнем случае лишь одна из них несла бы всю функциональную нагрузку или нагрузку символического представительства — при ином обеспечении функции, ибо это может осуществляться и в отсутствие обеих упомянутых процедур: "Если… экзогамия встречается одновременно с тотемизмом у одного народа, это означает, что данный народ пришел к решению усилить уже установленную посредством тотемизма социальную связность, приладив сюда еще и другую систему, дополняющую первую благодаря фактору физического и социального родства и отличающуюся от нее (без противоположения) элиминацией космического родства. Экзогамия способна играть ту же самую роль в обществах, построенных на иной, чем тотемизм, основе; также и географическое распределение данных институтов совпадает в мире лишь в нескольких местах" (Van Gennep, р. 351–352).

Однако известно, что экзогамия не может отсутствовать полностью, ведь воспроизводство группы происходит неизбежно через женщин. Брачные обмены — единственные обмены, которым всегда соответствует реальное содержание, даже если тот конкретный способ, каким каждое общество их организует либо каким мыслит их механизм, позволяет ввести туда в меняющемся количестве символическое содержание. Другое дело — алиментарные обмены: женщины-аранда действительно рожают детей, а мужчины-аранда довольствуются воображением, что их ритуалы вызывают умножение тотемических видов. Так, в одном случае речь прежде всего идет о способе действий, хотя он описывается посредством конвенциального языка, в свою очередь налагающего ограничения; в другом случае речь идет лишь о способе высказывания.

Как бы то ни было, примеры совмещения особенно привлекли внимание, поскольку повторение одной и той же схемы на двух различных планах придало им большую прочность и они стали выглядеть более простыми. Обстоятельства привели к определению тотемизма главным образом через параллель между пищевыми запретами и правилами экзогамии, а также к тому, что из этой сопряженности обычаев был сделан феномен исключительности. Однако имеются случаи, где связь носит не добавочный (supplementaire), а дополнительный (complementaire) характер — матримониальные и алиментарные обычаи находятся между собой в диалектическом отношении. По-видимому, эта форма принадлежит той же самой группе. Но лишь на уровне группы, а не того или иного произвольно взятого преобразования гуманитарные науки могут встретиться со своим объектом.