Игорь Кон - Мужчина в меняющемся мире

Известный писатель граф В. А. Соллогуб (1813–1888) пишет, что «в то время любви детям не пересаливали. […] Их держали в духе подобострастия, чуть ли не крепостного права, и они чувствовали, что созданы для родителей, а не родителя для них».

Такие примеры можно приводить бесконечно, но было и немало исключений. Хотя русские отцы второй половины XVIII – начала XIX в. считали себя обязанными быть строгими и суровыми, далеко не у всех это получалось. Отчасти это связано с традиционно высоким удельным весом женского начала в русской культуре, о котором говорилось выше. С выходом женщин из теремов и появлением женского образования постепенно возникает новый, более тонкий стиль материнства, обеспечивающий матери дополнительную психологическую близость с детьми, которая вызывает у отцов одновременно раздражение и зависть. Нельзя забывать и об индивидуальных характерологических свойствах.

Каждый мужчина, став отцом, так или иначе опирается на собственный детский опыт, но одни люди более или менее механически копируют педагогический стиль своих отцов, а другие, наоборот, стараются его улучшить, избегая того, от чего им в детстве пришлось страдать.

Цитированный выше Андрей Тимофеевич Болотов старался компенсировать своим детям недополученную им самим отцовскую ласку. Женившись на молоденькой девушке, и отнюдь не по страстной любви, он достаточно спокойно относился к превратностям судьбы, включая неизбежную в те времена высокую детскую смертность: «Оспа… похитила у нас сего первенца к великому огорчению его матери. Я и сам, хотя и пожертвовал ему несколькими каплями слез, однако перенес сей случай с нарочитым твердодушием: философия помогла мне много в том, а надежда… вскоре опять видеть у себя детей, ибо жена моя была опять беременна, помогла нам через короткое время и забыть сие несчастие, буде сие несчастием назвать можно» (Болотов, 1871. Т. 1. С. 645). Тем не менее Болотов был образцовым отцом.

Произведя на свет девять детей, он уделял очень много внимания их воспитанию, будучи убежден, что «блаженны дети, о коих родители их в самом младенчестве о них пекутся и о исправлении их нравов старание прилагают» (Там же.

Т. 2. С. 1074).

Это были не просто слова. Болотов лично занимался со своими детьми, создал первый в России детский домашний театр, в котором самолично ставил спектакли. В поместье Болотова была богатейшая домашняя библиотека, причем отец читал и обсуждал книги вместе с детьми. Из дошедшего до нас дневника его любимого сына Павла (1771–1850) видно, что мальчик значительную часть своего времени проводил в интеллектуальных беседах с отцом. В дневнике даже взрослого Павла Болотова (1829) часто встречаются записи: «Духовное чтение с батюшкой…»; «Все утро прошло кое в чем-то чтении батюшке»; «Занимался с батюшкою чтением и разговорами» (Козлов, 2006. С. 30). Жена даже ревновала Павла к отцу, с которым он переписывался до самой смерти старика.

Семейная традиция продолжилась. У Павла Болотова было десятеро детей. Болотов-старший в старости писал нравоучительные сочинения для многочисленных внуков: «Старик со внуком или разговоры у старого человека с молодым. Сочинение 84-летнего старика» (1822). То, что родительская любовь Болотова была востребована и дала плоды, доказывается не автобиографическими сочинениями, рассчитанными на прославление и идеализацию своего рода, а архивными документами.

Если бы кто-нибудь взял на себя труд систематически исследовать описания отцовских практик в русских дневниках и автобиографиях XVIII–XIX вв., то наряду с нормативно обязательными выражениями сыновней почтительности и благодарности (порядочный человек не мог быть «непочетником» и неуважительно отзываться о своей семье, какой бы она ни была) и жалобами на отцовскую суровость и холодность («отец был скор на расправу», «отец мною почти не занимался»), контрастирующими с материнской заботой и нежностью, он нашел бы немало индивидуальных вариаций.

Многообразие отцовских стилей и практик, при более или менее одинаковом нормативном каноне отцовства, отражено и в русской классической литературе.

Отчасти это многообразие обусловлено собственным жизненным опытом писателей. Общеизвестно, что взаимоотношения многих русских писателей (например, Некрасова, Достоевского, Чехова) с их отцами были откровенно враждебными или холодными. Иногда это было связано с жестоким отцовским деспотизмом. Кроме того, вследствие занятости мужчин внесемейными делами, главенствующая роль в семье, причем не только в эмоциональных, но и в деловых вопросах, часто принадлежала матери. Личный опыт не мог не сказываться на художественных образах отцовства. Однако писатели не только выражали собственные чувства, но и описывали окружавший их мир. Какой же стиль отцовства преобладал?

По мнению Михаила Серафимова, фигура деспотичной матери представлена в русской литературе чаще, чем образ отца-деспота (Серафимов, 2007). Отец чаще выступает как фоновая фигура, которая просто выполняет положенные ей социальные функции (например, в «Капитанской дочке» главный герой упоминает отца только одной фразой: когда «матушка была мною брюхата, отец записал меня в *** полк»), или как слабый и невлиятельный человек, который лишь притворяется главой семьи, тогда как на самом деле всем заправляет его жена (генерал Епанчин из романа Достоевского «Идиот»).

Если присмотреться поближе, в русской литературе вырисовывается несколько разных отцовских типов.

Образ авторитарного отца встречается в нескольких вариантах. Иногда это откровенный самодур и жестокий тиран, как Троекуров из «Дубровского» или Дикой и Тихон в пьесах А. Н. Островского. Отцовская домашняя тирания описывается отрицательно и связывается не только с характерологическими, но и с социальными факторами (у Пушкина – с крепостничеством, у Островского – с купеческим бытом).

Естественная реакция на отцовский произвол – сыновняя ненависть, как у лермонтовского «Сашки» (1839):

Большинство сыновей с этим смирялись, но гордый Саша устроен иначе:

(Т. 2. С. 409). [7]

Но сильная отцовская власть не обязательно бывает тиранической. Отцовская суровость оправдывается нормативными ожиданиями, а ее последствия для детей часто смягчаются тем, что отец ими практически не занимается. Отец героя «Капитанской дочки» Андрей Петрович Гринев – человек довольно крутой, он «не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение» (Т. 5. С. 489). [8]Однако чтение «Придворного календаря» занимает его гораздо больше, чем воспитание сына; однажды он даже забыл его возраст и «оборотился к матушке: „Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?“» (Там же. С. 489) – после чего немедленно решил отправить его в службу. Суровость и категоричность нисколько не мешают Андрею Петровичу оставаться в глазах своего сына хорошим отцом и примером дворянской чести, которую нужно беречь смолоду.