Михаил Литвак - Бинтование душевных ран или психотерапия?

— Откровенно говоря, не помню, — ответил отец. — Кажется, подарил однажды цветы, сводил в кафе. Потом попросил руки у ее родителей. Те согласились. Ну, вроде, и все.

— А что мне делать с Ирэн?

— Подари цветы, своди в кафе, поговори о чем-нибудь умном. Ты, вообще-то, о чем-нибудь таком знаешь?.. Литература, искусство…

— Литературу — не очень. Ты ведь знаешь, мне книги читать было некогда. У меня репетиции были — по восемь-десять часов в день. Когда мне книги было читать?

— Почитай сейчас. У тебя время есть. Начинай с чего-нибудь простого.

— Непривычно это… Но попробую.

За день до свидания с Ирэн Карл засел за чтение мировой литературы и втянулся. Особенно ему нравились романы Майн Рида и Фенимора Купера. Но его кумиром стал знаменитый немец Карл Мей с его отважными индейцами и беспощадными ковбоями…

Поэзия давалась Карлу с большим трудом, и он с грехом пополам выучил наизусть несколько стихотворений, которые очень быстро забыл, так и не применив их в качестве боевого оружия.

Отношения с Ирэн развивались по всем канонам марьяжной дипломатии, но Карл никогда не рассказывал невесте о том, что некогда учился музыке и мечтал об оперной сцене.

Ирэн подрабатывала по выходным продавщицей в цветочном магазине и долго смеялась, когда Карл подарил ей букет тюльпанов. Она благосклонно принимала ухаживания Карла, и через полгода они поженились. Свадьба проходила в расположенном рядом с жильем Карла кафе, где присутствовали почти все родственники.

К сожалению, личная жизнь Карла не заладилась. Несмотря на учебу в технической школе, он продолжал жить представлениями о жизни, полученными в кругах оперной богемы. Шампанское, беседы при свечах… И в семейной жизни не заладилось. То, на что он в первое время не обращал внимания, раздражало его все больше и больше. То, что раньше казалось ему мелкими чудачествами, теперь представлялось ужасной местечковостью.

— Папа, — говорил он, — она женщина не нашего круга. Ее мать работает прачкой, а отец — маляром. Она, конечно, молодец, выбилась в люди. Но привычки у нее остались прачечные. Не знаю, что делать…

— Терпи. Стерпится-слюбится.

— Сколько можно терпеть! Она слушает эту ужасную музыку. Ты слышал когда-нибудь о рок-н-ролле? Это такая музыка — бум-бум-бум… тра-та-та…

— Конечно, слышал. Отец Марк слушает рок-н-роллы и думает, что никто об этом не знает… «Beatles», «Rolling stones»…

— Черт с ним, с отцом Марком. Я, в конце концов, женился не на отце Марке.

— Что за странные мысли тебе приходят в голову!

— Да я не об этом! Я хочу сказать, что не выношу эту музыку. У меня от нее болит голова. Честное слово, я не знаю, что мне делать.

— Терпи, сынок, терпи…

Но долго выдержать такого безобразия Карл не мог.

В один прекрасный день он собрал вещи и ушел от Ирэн к отцу. А вечером впервые за последние несколько лет пошел в оперный театр на «Тривиату»…

Началась совершенно другая жизнь. Карл ходил в театры, покупал пластинки; выписывая музыкальные журналы, с удивлением узнал, что его помнят в оперном мире. Иногда на концертах к нему подходили знакомые и совершенно незнакомые люди, выражая сочувствие.

Карлу было приятно такое внимание. Его пригласили в детскую музыкальную школу руководить хором, но Карл отказался, полагая, что это чересчур близко поставит его рядом со своим несчастьем.

Карл не мог взять в толк, что изменило его отношение к опере в последние несколько недель. Неужели им руководили только негативные эмоции, навеянные рок-музыкой?

Отец Карла не мог без удовольствия смотреть на то, как сын после долгой паузы возвращается к жизни, с другой стороны, он немного жалел о разрыве сына с Ирэн, которая ему, откровенно говоря, нравилась. Но что сделано — то сделано. Сын жил в доме отца, и тому нравилось такое соседство.

Карл только теперь стал понимать, насколько интересный человек его отец, который, как выяснилось, разбирался не только в настройке органов, но и в литературе, и в живописи, и в политике. Именно отец потащил его в частный музей Ван Гога, где Карл впервые увидел картины великого голландского живописца.

— Кажется, Карл, ты становишься, по-настоящему культурным человеком.

— Очень может быть, отец…

Все было бы ничего, но в один прекрасный момент Карл по-настоящему влюбился. Его избранницей оказалась артистка балета, — замкнутая, холодная, как айсберг, и безумно красивая немка, которая была на двадцать лет старите его.

Карл познакомился с ней за кулисами венского оперного театра, где она оказалась совершенно случайно — зашла к подружке. Карл долго не знал, как подступиться к немке, и попросил своего приятеля, с которым когда-то (казалось, в другой жизни) учился в Роттердамской консерватории, познакомить его с красавицей.

— А вы разве незнакомы? — удивился приятель. — Это же Моника. Ее тут все знают. Она танцует в Берлине.

— Нет, не знаю. Наверное, если бы я ее знал, не просил бы тебя меня представить…

— Пожалуйста, если ты настаиваешь.

И влюбившегося с первого взгляда Карла представили Марте.

К счастью, к тому времени Карл обладал большим интеллектуальным багажом, с помощью которого было довольно просто укладывать женщин в постель. Однако на этот раз багаж знаний не очень-то помог Карлу. Интеллектуальные беседы о литературе, кинематографе и оперных театрах не произвели на Марту никакого впечатления. Она оставалась холодна, ибо знала, кажется, значительно больше Карла.

— Что мне делать, папа? — в отчаянии вопрошал Карл. — Она меня не замечает. Я дарю ей дорогие цветы и золотые украшения, трачу на это все деньги, а она принимает подарки так, будто дарить ей цветы и украшения — мой долг и обязанность…

— Значит, она понимает, что ты к ней не равнодушен. Если ты ей нравишься, в конце концов ты сумеешь завоевать ее сердце, если нет — хоть дари, хоть не дари — все едино.

— Что ты имеешь в виду? Что я зря дарю ей цветы?

— Не знаю. Ничего я не имею в виду. Чему быть — того не миновать.

День сменялся следующим; душа и тело Марты ни на сантиметр не приближались к Карлу.

Однажды он встретил одного из своих однокурсников, с которым когда-то учился в технической школе, и выложил ему обо всех своих амурных неприятностях.

— Старина Карл! — закричал сокурсник. — Ты совсем не изменился… Зачем тебе эти женщины? Забудь и пей пиво.

После дежурных «ты помнишь» и «а как мы тогда» приятели отправились в ближайшую пивную отметить такое замечательное событие, как случайная встреча старых друзей.

После пятой кружки Карл подумал, что это чересчур даже для такого крепкого человека, как он. Но его однокурсник не сдавался.

— Что такое четыре кружки пива для таких воспитанных и благородных молодых людей, как мы с тобой? Пыль для моряка, и больше ничего. Мы ведь когда-то выпивали с тобой и более…