Павел Волков - Разнообразие человеческих миров

С депрессивными больными возможна глубокая когнитивная (познавательная) терапия. Она опирается на концепцию когнитивной триады А. Бека .

1. Негативная оценка себя. Пациент воспринимает себя дефектным, неадекватным, несостоятельным. Ему присуща тенденция объяснять все неприятные эпизоды своей психологической, моральной или физической дефектностью. Из-за этой дефектности он, как ему кажется, не нужен людям, бесполезен. И наконец, он полагает, что у него нет качеств, которые помогли бы ему достичь счастья и удовлетворенности.

2. Склонность к негативной интерпретации текущих событий. Больному кажется, что мир состоит из непомерных требований и непреодолимых препятствий. Можно наблюдать, как пациент негативно толкует обстоятельства, в то время как возможны более достоверные, альтернативные толкования. Их можно довести до сознания больного и, таким образом, показать ему, что он подгоняет факты под заранее сделанные негативные выводы.

3. Негативное восприятие будущего. Он прогнозирует бесконечное продолжение трудностей и страданий в будущем. Ему кажется, что если он предпримет какое-то начинание, то его ждет неудача.

Когнитивная модель А. Бека рассматривает депрессивный синдром как следствие активизации негативных когнитивных паттернов /73, 110, 111/. Он подчеркивает, что если пациент неоправданно думает, что его отвергают, то он испытает такую же реальную печаль, как если бы его отвергали на самом деле. Паралич воли проистекает из пессимизма. Если человек предполагает отрицательный результат, он не будет его с энтузиазмом добиваться. Суицидальные намерения объясняются желанием уйти от неразрешимых проблем и невыносимых ситуаций. Депрессивный человек воспринимает себя ненужным балластом и соответственно полагает, что всем, включая его самого, будет лучше от его смерти.

С когнитивной позиции становится понятной повышенная зависимость от других людей. Поскольку депрессивный человек воспринимает себя беспомощным, то ему кажется, что он неспособен справиться с жизненными повседневными задачами. Следовательно, он ищет помощи и поддержки от других, которых он считает более компетентными и способными.

И наконец, когнитивная модель проливает свет на понимание физических симптомов депрессии. Пациент полагает, что он обречен на неудачу во всех начинаниях, и потому апатичен и бездеятелен. Негативное восприятие будущего (ощущение бесперспективности) может приводить к психомоторному торможению /73, с. 11, 12/.

Отталкиваясь от когнитивной модели, А. Бек проводит психотерапию депрессий. Одно знакомство с когнитивной триадой Бека уже помогает депрессивному человеку в чем-то лучше себя понять. Бек рассматривает депрессивные высказывания пациента как научные гипотезы и предлагает пациенту проверить их правильность (иногда для такой проверки требуются специальные процедуры и техники). В результате этой проверки пациент убеждается в ложности этих гипотез и начинает воспринимать мир реалистически. Бек исходит из того, что человек в депрессии, как правило, способен на большее, чем сам полагает, и помогает пациенту убедиться в этом.

Другим достоинством Бека является умение вскрыть внутреннюю депрессивную речь пациента, протекающую в малозаметной форме «автоматических» мыслей, и трансформировать ее в рациональные суждения. Бек также обнаружил, что сознание депрессивного пациента «забито» ригидными, нежизненными установками, например: «Я должен всем нравиться и все уметь. Если я кому-то не нравлюсь и что-то у меня не получается, то я непривлекателен и ни на что не гожусь». А Эллис /112, 113, 114/ проницательно добавляет к этой внутренней речи финальную концовку в форме комментария: «И это ужасно!» Подведя подобный итог, не удивительно, что человек впадает в отчаяние. Выявление и работа с такими установками является частью когнитивной терапии.

Также в ряде случаев психотерапия нужна в периоды интермиссий. Важно проанализировать, имеются ли моменты, провоцирующие фазы. Если они несомненно есть, то нужно постараться их нейтрализовать. Необходимо помнить первые признаки фазы у конкретного больного, чтобы вовремя начать ему помогать. Имеет смысл провести ряд занятий с членами семьи, рассказать им об особенностях аффективной патологии. Если болен подросток, то желательно объяснить педагогам, что какое-то время он будет нуждаться в индивидуальном обучении. Когда подросток страдает аффективной патологией, то многие учителя считают его просто лентяем. В случае стойкой интермиссии, как указывает А. Е. Личко, нужно «относиться к подростку, как к здоровому, следя лишь за лечением литием, но не ограничивая его в активности и не снижая к нему обычных требований» /6, с. 347/.

Художественно яркое описание психоза при МДП приводит В. М. Гаршин в рассказе «Красный цветок». Рассказ до известной степени автобиографичен: сам Гаршин страдал МДП и в состоянии маниакальной спутанности, преисполненный желания спасти человечество, помещался в психбольницу.

В рассказе показан больной, выявляющий ярчайшую психопатологию, — так, что можно подумать, что речь идет о шизофрении. Однако проницательный психиатр П. М. Зиновьев в своей книге «Душевные болезни в картинах и образах» убежден, что речь идет именно об МДП (конечно, о диагностике художественного персонажа можно говорить лишь с известной долей условности и относительности. — П. В. ). Приведу цитату из книги П. М. Зиновьева, выделив ключевые диагностические слова: «И тем не менее стоит немного глубже вглядеться в картину болезни — и сразу станут ясны циркулярные, а не схизофренические ее черты. Больной во всех своих проявлениях полон непосредственного чувства : то это — любовь к людям, то — ненависть к злу, господствующему в мире, то гнев против угнетателей. Быстро вытесняющие друг друга образы и мысли, соединяясь в хаотическом беспорядке, дополняют его сознание рядом фантастических переживаний, покоящихся на субъективном ощущении особой внутренней мощи. Отсюда — бред, но в этом бреду нет и следа разорванности . Наоборот, больной нам вполне понятен : описание Гаршина дает возможность проследить источник почти каждой мысли, и всюду этот источник — реальность » / 115, с. 127/.

Последнее обстоятельство точно подмечено Зиновьевым: ведь, действительно, когда уходят дневные впечатления и больной просыпается глубокой ночью, то у него наступают как бы временные интермиссии, в которых он, «содрогаясь всем существом», понимает, что болен и чем болен. Даже в бредовой интерпретации окружающего больной остается по-своему реалистичен. Когда в окружающих больных он видит скрытые лица, то последние оказываются теми, кого он «знал прежде или о которых читал или слыхал». Также и в отражении на грязном оконце мертвецкой он обнаруживает «знакомые черты, виденные им когда-то в жизни или на портретах». Подобная реалистичность психопатологических переживаний не характерна для шизофрении.