Мюррей Стайн - Принцип индивидуации. О развитии человеческого сознания

Заключение о Рудольфе Отто, создателе «Идеи нуминозного»

Поскольку Юнг придавал нуминозному переживанию такое большое значение для индивидуации, полезно знать кое-что об этой терминологии и о ее происхождении. Немеций теолог Рудольф Отто (1869–1937) ввел термины numinosum, нуминозный и нуминозность в своем знаменитом труде «Das Heilige» (переведенном на английский несколько неточно как «Идея Священного»), чтобы описать «священное» таким образом, чтобы различить его от теологических и философских или этических трактовок, таких как «благо» и «благой». Он пишет: «Для этого я образую слово нуминозное (если от «omen» [70] можно образовать «ominous» , [71]то от «питеп» [72] получается «numi nous»)». [73] Отто пускается в описание человеческих переживаний «Священного», а не теологической концепции святости. Его работа внесла мощный психологический и эмоциональный компонент в изучение религии в противовес другим сравнительным и историческим подходам и, прежде всего, теологическим попыткам, которые часто трактуют полученные доктрины почти эксклюзивно и предлагают рациональное (в смысле организованности и систематизированности) объяснение традиционных учений и текстов (то есть «откровений»).

Для протестанта, каким был Отто, разумеется, вера, а не нуминозное переживание считалась центральным фактом религиозной жизни. Вера могла зачастую принять форму интеллектуального и таким образом квазирационального одобрения доктринальных предложений. Отто, напротив, хотел говорить о природе религиозного опыта и продемонстрировать основное значение иррационального в религии, отсюда и подзаголовок его книги: «Uber das Irrationale in der Idee des Gottlieb en und sein Verhaltnis zum Rationalen» («Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным»). Наряду с совершенно очевидным нежеланием расставаться с рациональными элементами теологии, [74]он творчески дал дорогу нерациональному качеству религиозного переживания и особенно его сильным эмоциональным обертонам. Для Отто человеческая встреча со «Священным» образом, ритуалом или звуком должна быть точно описана такими сильными словами, как Mysterium tremendum et fascinans , [75]эту фразу он тщательно и глубоко объясняет в своем изложении нуминозного переживания. Вступить в присутствие «священного» значило для него быть потрясенным до основания мощью и внушающим трепет величием Другого, встреченного в таком переживании. Для описания этого он употребляет такие слова, как «трепет», «остолбенение», «изумление» и «чистое диво». Как исследователь мирового мистицизма, он связывает это и с «пустотой» у буддийских мистиков. [76]Этот универсальный религиозный момент прежде всего – переживание чувства, тогда как теология прежде всего – это упражнение в размышлении и рефлексии.

Не вполне понятно, как Отто пришел к такому положению – или через влияние своих ранних учителей и руководителей, или от философов, таких как Кант и Фрис, которых он глубоко изучал, или от христианских теологов, таких как Шлейермахер, который также подчеркивал решительное значение чувства в религиозной жизни и учении, или исходя из собственных переживаний Священного. [77]Возможно, его психологическая типология сыграла здесь также важную роль. Его предпочтение чувства мышлению отделило его от сотоварищей-теологов. Каковы бы ни были причины, он был захвачен и очарован силой нуминозного переживания. В некоторых письмах домой из путешествий Отто описывает два потрясших его происшествия, которые некоторые исследователи считают решающими факторами его глубокого почитания нуминозного. Эти описания – живое свидетельство того, что он имеет в виду под «нуминозным переживанием». Первое произошло с ним во время визита в Могадор в 1911 году, приблизительно за шесть лет до публикации «Священного». Его записи помечены «В шабат»:

«Шабат, и уже в темном, невероятно замаранном вестибюле мы слышим «благословения» верующих и чтецов писания, эти наполовину поющиеся, наполовину читаемые носовые пения, которые синагога передала и церкви, и мечети. Звук довольно приятный, и вскоре можно различить некоторые повторяющиеся модуляции и каденции, вторящие друг другу как лейтмотив. Поначалу ухо пытается различить и понять слова – впустую, и вскоре хочется уже оставить эти попытки. Затем внезапно клубок голосов распутывается и… торжественный страх покрывает члены. Это начинается в унисон, ясно и безошибочно:

Я слышал «Sanctus, sanctus, sanctus» кардиналов в соборе святого Петра, «Свят, свят, свят» в кремлевском соборе и «Hagios, hagios, hagios» патриарха в Иерусалиме. На каком бы языке ни были произнесены эти слова, величайшие из когда-либо выходивших из человеческих уст, они всегда захватывают самую глубину души, вызывая могущественный трепет, волнуя и пробуждая спящую там тайну иного мира. И здесь, в этом пустынном месте, это происходит больше, чем где бы то ни было еще, здесь, где они вновь звучат на языке, на котором Исайя впервые услышал их, и срываются с уст этих людей, чьим наследием они изначально и были». [79]

Здесь мы находим религиозный трепет и сильный эмоциональный отклик, который позже Отто проанализирует в «Священном». Это запоминающееся переживание должно, как минимум, внести свой важный вклад в эмпирическую базу написания его трудов о нуминозности. Ибо для автора этой замечательной книги дар интеллектуального творчества и мужество должны были играть главную роль.

Второе из этих внушительных нуминозных переживаний произошло около одиннадцати лет спустя после появления в печати книги «Священное» и стало дополнительным подтверждением того, о чем Отто писал последнее десятилетие. Об этом он рассказал в письме, датированном 4 января 1928 года и, судя по марке, отправленном из Бомбея:

«С нашего балкона мы можем видеть прекрасную бомбейскую гавань. Совсем рядом гордо возвышаются «Врата Индии» и слева от них мы видим гористый остров Элефанты. Мы ходили туда три дня назад. Посетители взбираются до половины горы по великолепным каменным ступеням до тех пор, пока справа широкая дверь не открывает вид на вулканическую скалу. Она ведет в один из самых больших пещерных храмов древней Индии. Тяжелые колонны, вытесанные из скалы, поддерживают крышу. Медленно глаза привыкают к тусклому свету; и тогда можно разглядеть великолепные изображения из индийской мифологии, вырезанные на стенах. И, наконец, глаза упираются в массивную главную нишу. Здесь царит изображение божества, которое я могу сравнить разве что с некоторыми работами японской скульптуры и с великими образами Христа в древних церквях Византии: трехглавая форма, изображенная по грудь, вырастает из скалы, в три раза превышая рост человека. Чтобы получить полное впечатление, нужно присесть. Средняя голова смотрит прямо вперед, молчаливая и величавая; две другие головы изображены в профиль. Спокойствие и величие образа совершенны. Он изображает Шиву-творца, хранителя и разрушителя мира и одновременно спасителя и дарителя благословлений. Нигде не видел я таинства трансцендентности, выраженного с большим величием или полнотою, нежели в этих трех главах… Лишь для того, чтобы увидеть это место, поистине стоит совершить путешествие в Индию, а от царящего здесь духа религии за час созерцания можно научиться большему, чем из всех написанных на земле книг». [80]