Владимир Леви - Наемный бог

Сам стриг себе ногти. Я этот цирковой номер однажды увидел. Не удержался:

— Боб, ты левша, да?

— Спросил бы полегче, артист. Ты тоже однорукий и одноглазый, только этого не замечаешь. Вопрос на засыпку: гением хочешь стать?

— ?..

— Припаяй правую руку к заднице, доразовьется другая половина мозгов.

Рекомендацию сию я оценил как неудачную шутку, и зря. Потом сам многим то же советовал.

…Конурка Калгана была книгочейским клубом. Тусовался разношерстный народ: стар и млад, физики, шизики, алкаши, студенты, профессора. Кто пациент, кто стукач… И всегда сквозило.

Я обычно бывал самым поздним гостем. Рылся в книгах, читал. Боб, как и я, был «совой», спал очень мало; случалось, ночи напролет что-то строчил.

— Что пишешь, Боб? — обнаглел я однажды.

— Истории болезни. Твою в том числе. И свою. Любопытствовать далее я не посмел.

Летающая бутылка

…Углубившись в систему Мюллера, я возликовал: то, что надо! Солнце, воздух, вода, физические упражнения. Никаких излишеств, строгий режим. Какой я дурак, что забросил спорт, с такими-то данными!.. Ничего, наверстаем!.. Уже на второй день занятий почувствовал себя сказочным богатырем.

Восходил буйный май. В парк — бегом! — в упоение ошалелых цветов, в сказку мускулистой земли!..

- Аве, Цезарь, император, моритури те салютант! — приветственно прорычал Боб.

Он воздымался, опершись на костыль, меж двух хануриков, на углу, неподалеку от того заведения, где мы познакомились.

— Браво, Антоха! Как самочувствие?

— Во! — на ходу, дыхания не сбивая. — А ты?..

— А я Царь Вселенной, Гробонапал Сто тридцатьвторой, Жизнь, Здоровье, Сила. Не отвлекайся!..

Прошла первая неделя триумфа. Пошла вторая.

И вот как-то под вечер, во время одного из упражнений, которые делал как по священному писанию, ни на йоту не отступая, — почувствовал: что-то во мне возмущается… что-то не помещается…

Что-то смещается… Все. Больше не могу.

— БОЛЬШЕ НЕ МОГУ?.. А ГДЕ СИЛА ВОЛИ?!….Тьфу! Вот же что отвлекает! — этот бренчащий звук с улицы, эта гитара. Как мерзко, как низко жить на втором этаже!.. Ну?.. Кого же там принесло?..

В окно тихо вплывает Летающая Бутылка.

Винтообразно вращаясь, совершает мягкую посадку прямо на мой гимнастический коврик — и, сделав два оборота в положении на боку, — замирает.

Четвертинка. Пустая.

Так филигранно ее вбросить могла только вдохновенная рука, и я уже знал, чья…

— Лю-юк, привэээ! — послышался знакомый козлитон. — Кинь обратно, поймаю!.. Хва-а зубрить, пшшли лака-ать… Лю-юк!

Люк — это я, Антон Лялин, одна из моих старых дворовых кличек, не самая худшая. Козлитон, мастер вбрасывания стеклопосуды — Серега Макагонов по кличке Макак, он же Серый, он же Глиста Гондонная (это уже была не просто кликуха, а индивидуальная мордобойная провокация) — наш великий прикольщик и гитарист, тощий, прыщавый, длинный и ломкий как солитер, с девятого класса уже алкаш.

Под козлячий гогот я высунулся.

Наигрывая и приплясывая, внизу стояла компашка моих приятелей с двумя кисками, одну из которых я уже однажды примял пару раз, но потом она напрочь залегла под Каптелу, здоровущего хрипатого бугая, и он тоже был тут.

— Давай, Люк, слышь. Выхиливай. Не хватает.

— Чё не хватает?

— Чё, чё! Башлей и тебя-а-ага-га-а-а… (Башли — по-тогдашнему деньги, сейчас это слово употребляется редко, бабки вместо него.)

— Ну ща, ладно…

Мама была на вечерней смене (она у меня авиадиспетчер), поэтому пришлось самовольно вскрыть ее припасной кошелек, положив привычную записку: МАМ, ВЗЯЛ ДО СТИПЕНДИИ — и с терпким чувством осознанной необходимости отправиться в маленький, а может быть, и большой запой.

Извините, герр Мюллер…

От хороших книг жизнь осложняется

…На восьмой день вышеозначенного мероприятия, прихватив "Систему Мюллера" и кое-что на последние, я потащился к Бобу.

Обложенный фолиантами, он сидел на своем диванчике. Пачки из-под «Беломора» кругом.

— Погоди чуток… (Я первым делом хотел вытащить подкрепление.) Садись, отдохни… Горим, да? Финансы поют романсы?

— Угу…

Я неловко присел, обвалив несколько книг.

— Покойник перед смертью потел?

— Потел.

— Это хорошо. На что жалуется?

— Скучища.

Боб поднял на меня свой фонарный глаз, задержал — и я почувствовал во лбу горячее уплотнение, словно вспух волдырь.

— Не в коня корм? Желаем и рыбку съесть, и на… сесть, а?..

— Ну почему… Небольшой загул, отход от программы. Неужели нормальному парню нельзя…

— Нормальных нет, коллега, пора эту пошлость из мозгов вывинтить. Разные степени временной приспособленности. Возьми шефа. (Речь шла о ныне покойном профессоре Верещанникове.) Шестьдесят восемь, выглядит на сорок пять, дымит крепкие, редко бывает трезвым. Расстройства настроения колоссальные. Если б клиникой не заведовал, вломали бы психопатию, не меньше. Ярко выраженный гипоманьяк, но суть тонуса усматривает не в этом.

— А в чем?

— Секрет Полишинеля. Ну, выставляй, что у тебя. Я выставил.

— Погоди… ТЫ МЕНЯ УВАЖАЕШЬ?.. Серьезно.

— Ну разуме…

— БэПэ Калган для тебя, значит, авторитет?

— Разуме…

— А зачем БэПэ пить с тобой эту дрянь?

— Ну…

— Этому покалеченному облезлому псу уже нечего терять, он одинок и устал от жизни. Что ему еще делать на этом свете, кроме как трепать языком, изображая наставника. Алкашей пользует, ну и сам… Примерно так, да?

— Будь добр, подойди вон к тому пригорку… Лихтенберг, «Афоризмы», в бело-голубом супере. Открой страницу 188. Первые три строки сверху. Прочти вслух. И погромче, БэПэ плохо слышит.

— КНИГА ОКАЗАЛА ВЛИЯНИЕ, ОБЫЧНОЕ ДЛЯ ХОРОШИХ КНИГ: ГЛУПЫЕ СТАЛИ ГЛУПЕЕ, УМНЫЕ УМНЕЕ, А ТЫСЯЧИ ПРОЧИХ НИ В ЧЕМ НЕ ИЗМЕНИЛИСЬ.

— Замечено, а? (Голос понизил.) А ведь это всерьез и для всех времен, для всего. И речь именно о хороших, заметь. Скажи, если это верно — а это верно, — какой смысл писать хорошие книги?..

— Если верно… Пожалуй, что никакого.

— С другой стороны: книги вроде бы и пишутся для того, чтобы глупые люди умнели хоть чуточку, а прочие изменялись. А?..

— Вроде бы для того.

— Дураки, для поумнения коих предназначены книги, от книг дуреют. Значит, дураки их и пишут?

— Логично, Боб, дураки. Ну, давай за них…

— Погоди. Умные — мы о них забыли. От хорошей книги умный умнеет. Это что-нибудь значит?

— Умнеет, значит. Все больше умнеет.

— А дураки все дуреют, все глубже дуреют. От хороших книг, стало быть, между умными и дураками все более увеличивается дистанция — так или нет?

— Выходит, что так, — промямлил я, уставясь на бутылку. Дистанция между мной и ею увеличивалась уже нестерпимо.

— Какой вывод?..

— От хороших книг жизнь осложняется.