Эрнест Цветков - Досье на человека

«Лучше бы ты не доставал этого зеркала», – послышался придавленный мамин голос, в котором чуткое верочкино ушко определило проступающие, хотя еще и не проступившие, слезы.

«Кто ж мог знать, что так произойдет?» – оправдывался папа, тяжело вздыхая.

«Этот старик-антиквар самый настоящий преступник!»

«Не говори так. Он не виноват. Он сопричастен Неведомому и Непостижимому. На нем лежит мистический знак таинства».

«Теперь ты видишь, чем обернулось это таинство»?

«Быть может, и не следует отчаиваться, моя дорогая? Наверняка здесь какой-то фокус. И не стоит принимать всерьез забавную шутку».

«Ты сам не веришь себе. А помнишь, как ты загорелся, услышав об этом необычном зеркале, посмотревшись в которое, можно увидеть свое будущее?»

«Не отчаивайся, дорогая, жизнь покажет».

Верочка напрочь забыла о музыке Стравинского. Из ее милой головки в миг улетучились, растаяв в ночном свежем воздухе, бурные романтические впечатления. Она твердо решила достать это зеркало, соблазненная заманчивой мыслью хоть краешком глаза подсмотреть свою дальнейшую судьбу. Ведь тогда ей откроется великая сила знания. Ведь если достоверно будет все известно наперед, то и в настоящем можно делать все, что захочется. Все равно будет так, а не иначе. Roma locuta, causa finita. (Рим сказал, вопрос исчерпан). Подобные мысли подарили ей первую бессонную ночь со всеми ее муками.

А утром примерная ученица не пошла в школу и вместо контрольной по алгебре она пробралась в родительскую спальню, где и обнаружила на низком столике крохотное зеркальце с дымчатой поверхностью в старинной оправе.

«Ах, как все просто!» – вырвалось из впечатлительной девичьей груди.

Она почувствовала, как вспотели ее изящные ладошки и застучало любвеобильное горячее сердечко. Сейчас… сейчас она возьмет его и узнает свое будущее. Целомудренное воображение уже рисовало ей ослепительные картины. Вот она выходит на сцену в роскошном платье, и завороженная публика замолкает, и раздаются первые печальные звуки ее скрипки и не тают, а летят по залу и поднимаются все выше, выше, околдовывая и очаровывая пришедших сюда людей. А потом овации. Браво! Бис! А потом фантастический принц уносит ее на летящей Лянче в море огней, цветов, шампанского и звонкого смеха. Это ее будущий муж.

Ее дрожащие пальчики уже берутся за шероховатую рукоятку, дымчатая поверхность темнеет, и Верочка жадно и в волнении смотрит, затаив дыхание, в свое туманное предзнаменование.

Она видит женское лицо. Яркий рот. Раскрашенные глаза. Женщину клонит ко сну. Она медленно ложится на кушетку, на которой храпит пьяный мужик. Он приоткрывает один глаз. «А, это ты, Верка, курва. Опять по мужикам шлялась, блядь ты этакая». Он размахивается и бьет ее по голове.

В углу комнаты заскулил пятилетний малыш. Он еще не умеет говорить. Женщина подошла к нему. Ребенок вытаращил черные глаза и уставился на нее. Ее морщинистые руки потянулись к его тонкой шее…

Но что это? Что? Ах! Верочка роняет зеркальце и лишается чувств. Ее вырвало.

Нарядная мама, шикарная женщина с погрустневшими глазами пришла сегодня раньше обычного. Как видно, сбылись ее смутные предчувствия – ведь она не раздеваясь, сразу побежала в спальню.

«Доченька, что с тобой?»

А доченька, проказница Верочка, лежала в рвотных массах без сознания, и рядом поблескивали осколки вещего зеркальца.

Папа вскоре умер по причине несчастного случая, приключившегося в автомобильной катастрофе.

Мама ушла к другому мужчине.

А Верочку взяла к себе добрая интеллигентная бабушка, окружившая бедняжку внученьку теплыми заботами, в том числе связанными и с хлопотами по устройству в психиатрическую больницу.

Врач, внимательно выслушав эту историю, долго качал головой, затем вымолвил:

– Однажды Гомер сказал: «Мстят боги тем, кто их видит». Ну да ладно, постараемся что-нибудь сделать.

После небезуспешного пребывания в клинике, где она провела немногим меньше четырех месяцев, Верочка забыла о своем происшествии в родительской спальне, только стала замкнутой и задумчивой. Окружающие говорили, что у нее глаза стали совсем взрослыми. А бабушка лелеет ее и всячески оберегает от зеркал, потому что навязчивый страх перед зеркалами все еще остается.

– Ну а коли уж взял грех на душу – покайся. И легче тебе и светлее от этого станет. Спокойствие ощутишь.

– Не хочу спокойствия! Н-не хочу! – заорал, разевая громадный рот, Буга. Зрачки его расширились, глаза увлажнились.

– А чего же ты хочешь? – участливо спросил Бугу тоненький голосок.

– Страдать хочу! – ударяя кулаком в грудь, прогудел здоровенный жилистый детина.

– Это верно, – смиренно согласился попик. Он считал себя неортодоксалом и искал своего Бога. Главной идеей через все его искания проходила красной нитью одна: и ад и рай существуют на земле. Но чтобы попасть в рай, необходимо пройти через ад, ощутив все его ужасы и кошмары.

– Это верно, – повторил кивая, попик, – страдание очищает и душу делает легчайшей, способной к полету. А потому, Буга, страдай. Выжги страданием свой грех.

Буга сидел, понурившись и тупо уставившись в свой стакан, в котором на поблескивающем от водки донышке обреченно жужжала отравленная алкоголем оса.

Буга сидел и припоминал свои грехи.

К полудню небо завалило серой пеленой, и откуда-то вырвался ветер, взметая пыль на опустевших дорогах.

Буга почувствовал смутное томление.

Впрочем, вскоре блеснуло солнышко, лаская глянцевые от дождя крыши. Крыши вспыхнули ослепительно и потухли – высохли. На улице сделалось весело и оживленно. Но томящее беспокойствие Буги не ушло. Что-то ноет, ноет внутри, а что – непонятно. И стало Буге страшно. Мир показался огромным чудовищем, затаившим в себе угрозу.

Некоторые говорят про Бугу, что он – падший ангел. Иные толкуют – и таких большинство – что он с луны свалился.

А был Буга и есть не от мира сего. А потому от мира сего и страдает. Тяжко страдает. И страдания свои топит в тяжелых, утомительных запоях. А когда выходит из запоя, идет в церковь, переполненный собственной душевной горечью, и подолгу стоит в задумчивости у какой-нибудь иконки, потом ставит свечечку, смущенно, неловко, словно украдкой, кланяется и покидает храм с тайной надеждой на просветление. Вот так и живет Буга.

Как-то черной безлунной ночью гадали у зеркала.

Ветер визжал и в окна ломился так, что стекла потрескивали. И то ли плач ребеночка доносился порой, то ли птицы неведомой стон, но хотя и натоплено было в комнате, морозец пробегал по коже, и огонек свечи трепыхался так, что вот-вот потухнет.