Маргарита Землянская - 9 друзей женщины

Аня прочитала и тут же вспомнила, как Ирина всю жизнь кричала, что у всех семьи как семьи, а у нее уродство какое-то. Оказывается, не только у нас такое уродство встречается, но и в Голливуде.

Аня из так называемой «приличной» семьи. Начиная с прабабки все женщины доктора. Мать – хирург, заведующая отделением, железная женщина, строгая и волевая, все ее уважают и даже боятся.

Папа, вероятно, тоже боялся, но теперь об этом уже никто не узнает, потому что в прошлом году он умер от инфаркта – и мать говорит, что это Ирина постаралась.

Школу Аня закончила с золотой медалью, легко поступила в мединститут, отлично училась. На первом курсе начала потихоньку от матери бегать на свидания под предлогом занятий в библиотеке. Честность и искренность грозила обернуться висячим замком и лозунгом над дверью: «Только после свадьбы».

Сначала был однокурсник, потом короткая и страстная любовь с командированным доцентом, а по сути самая банальная история: красивый умный москвич лет на десять старше, с полным набором достоинств, и начитанная умненькая девочка. Аня влюбилась серьезно – не пила, не ела, не училась, а только мечтала, как он все бросит и переедет к нам или, на крайний случай, ее с собой заберет. Но чуда, естественно, не случилось – он уехал, она осталась.

Через два месяца – поход к гинекологу, конечно такому, который не знаком с матерью. После этого насчет беременности сомнений быть уже не могло. Домой пришла зеленая и не заметить это мог только слепой. Мать устроила допрос с пристрастием – она почему-то была уверена, что Аню выгнали из института. Аня два часа сопротивлялась, потом поняла, что рассказывать все равно придется. Сказала: «Никто меня не выгонял ниоткуда, просто я беременна».

Отношения у них с матерью были не то чтобы близкие, но довольно терпимые. В театр ходили, стихи вслух читали, в огороде на даче копались, поэтому, когда после признания мать влепила пощечину, Аня не знала, как нужно вести себя и что делать в этих случаях. Она просто встала и ушла к себе в комнату.

Через полчаса пришел с работы отец и увидел лежащую с коробкой конфет умирающую мать. Приехала «скорая», вколола ей порцию успокоительного – и она заснула. Аня сидела и думала: надо аборт наверное делать, хотя страшно – и ребенка этого жалко. Тогда очень пугали последствиями первого аборта. Ей казалось, что к утру буря немножко утихомирится и с матерью можно будет спокойно поговорить и все вместе решить.

Но не тут-то было: за ночь ее будто подменили. Раньше от нее слово «черт» не услышишь, а тут будто бы кран открыли – и чего только дочь не услышала: и про себя, и про него. Вачале Аня просто плакала, потому что была о себе лучшего мнения, а потом ее дикая злость взяла – первые попавшиеся вещи в сумку покидала и уехала в институтскую общагу. Подружки выделили ей место «мертвой души», и она приняла твердое решение рожать, матери назло. А в глубине души чувствовала себя, как дитя, которое обидели, а он сидит на балконе и думает: «Вот сейчас заболею и умру, тогда все пожалеют, что так со мной обошлись».

Но никто ни о чем сожалеть не собирался, родители за ней не прибежали – и через два месяца девчонка, воспитанная на бабушкиных супчиках и крахмальных простынях, поняла, что так дальше продолжаться не может, потому что в одной юбке ходить надоело и стипендии на все ее запросы явно не хватает.

Когда вернулась домой, там с ней никто не разговаривал, а через пару дней отец поинтересовался, сделала ли она аборт. Они с матерью были уверены, что сделала. И начался очередной кошмар. Ей каждый день объясняли, какая она дрянь и потаскуха, и ребенка, наверняка, зачала в пьяном виде, значит родит какого-нибудь олигофрена. И дальше еще множество внушений и рассказов об ужасных последствиях совершенного ею необдуманного и ужасно постыдного поступка.

А тут еще проблемы со здоровьем. На двадцать четвертой неделе начался токсикоз – организм стал в бешеных количествах выделять ацетон: очередной повод для материнских истерик. «Вот, пожалуйста, я же тебе говорила! Токсикоз во второй половине беременности – явный признак того, что с ребенком не все в порядке!» Начала ей статьи научные подкладывать, красным карандашом на полях пометки делала.

Положили Аню в больницу, под капельницу. Отец приходил каждый день, а мать за неделю так и не явилась. В это время она ездила в Москву, где нашла причину всех «бед и страданий». Пришла на кафедру, но ей даже его личное дело почему-то не показали. Где она с ним разговаривала и что ему говорила – неизвестно. Но, придя к дочери в больницу, с нескрываемым торжеством и сияющими глазами рассказала дочери: он ей сказал, что она что-то спутала, что никакой такой девушки он не знает – и вообще, у него любимая семья, любимая жена и двое детей. На вранье это не было похоже, а вот на умопомешательство – вполне.

В тот же вечер, когда мать ушла, Аня заглянула в процедурный кабинет к сестричкам и стащила у них из шкафа с лекарствами упаковку средства для сокращения матки и ночью вколола себе все, что было в упаковке, вызвав преждевременные роды.

Два дня после этого ее держали в реанимации, а мать сидела рядом и бормотала, что все образуется. Ане уже было абсолютно все равно, она понимала, что полноценного ребенка точно не будет, но жалости, как впрочем и никаких других чувств по этому поводу она не испытывала. Потом – возвращение домой и жизнь, похожая на сон, не в положительном смысле, конечно.

Еще через два месяца, когда Аня уже училась в институте, к ней подошла ее врач-гинеколог, которая ее в больнице откачивала, и сказала, что ребенок выжил. Это девочка, а они более жизнеспособны. Врачи не хотели ей это сразу говорить, обнадеживать – потому что первый месяц она чуть ли не каждый день была на краю могилы. Врач смотрела на Аню и думала, что та должна быть счастлива, а на самом деле девушка чуть сознание не потеряла.

Этим же вечером Аня забрала Иришку домой из больницы, а мать настояла, чтобы ее записали на отца с матерью, ей же она будет кем-то вроде младшей сестры. Аня на все была готова.

Девочка росла слабенькой: сначала все эти ужасы, потом кормили ее искусственным питанием, потому как молока у Ани, понятное дело, не было. Никакой особой любви к ней со стороны родителей не наблюдалось, потому что мать очень раздражало, что Анна вынуждена была уйти в отпуск по уходу за ребенком, а значит оставить учебу. Мрачные прогнозы отчасти сбылись: Аня до сих пор одна, Ирина постоянно болела и выросла трудным подростком.

Когда Ирине рассказали, кто ее настоящая мама, дела стали еще хуже. Всего 15 лет, а возвращается домой в час ночи, вся прокуренная, учится кое-как – с двойки на тройку, с бабушкой и с мамой даже разговаривать не хочет, считает, что они предатели.