Пиаже Жан - Речь и мышление ребенка

Что же касается восприятия, то хотя вопросом этим еще нужно заняться, но уже теперь представляется возможным прийти к следующим заключениям: по поводу случая, приведенного Клапаредом, например, можно спросить себя: что руководит ребенком, узнающим нотную страницу среди многих других? Общий ли вид страницы, как утверждает гипотеза синкретизма, либо какая-нибудь частная подробность (конец строчки или же какая-нибудь фигура, образуемая нотными знаками)? Итак, существование «фигуры» целого и «фигуры» отдельных деталей взаимосвязано. Если имеется фигура целого, то это потому, что, кроме неразличимой массы, служащей фоном, случайно выбираются и становятся особо заметными некоторые подробности; благодаря этим-то выделяющимся деталям и получается целое — и наоборот. В этом нет ни софизма, ни банальной истины, чему может служить доказательством то, что мы, взрослые, привыкшие анализировать каждую группу нотных знаков и каждое слово, не видим больше ни фигуры целого, ни этих доминирующих деталей. Если для нас нет больше выделяющихся деталей, то потому, что нет больше фигуры целого, и наоборот. Но как только мы прищурим глаза, то видим, что некоторые группы нотных знаков, некоторые слова выделяются. То при их помощи страница принимает известную общую физиономию, то, напротив, общая фигура определяет детали в силу известного постоянного ритма. Так же точно в детском рисунке отличительные подробности и фигура целого солидарны. Вот почему, чтобы изобразить человеческую фигуру, ребенок довольствуется случайным соположением нескольких незначащих и нескольких существенных деталей (голова, пуговица, ноги, пупок и т. д.), которые мы бы выбрали совершенно иначе, ибо наше восприятие не синкретично в такой же мере. Сказать, что схема целого и анализ выделяющихся деталей взаимно зависят друг от друга, — это не значит сказать трюизм: тут имеются два ясно различимых элемента, из которых один влечет за собой другой, следуя ритму, легко поддающемуся наблюдению.

При синкретизме понимания дело происходит совершенно так же. В известных случаях кажется, что важна одна схема и что понимание слов идет потом. Вот пример.

Периль (10 л. 6 м.) отождествляет пословицу «Кто пил, тот и будет пить» с предложением «Кто поздно засыпает, поздно пробуждается», «потому что перед запятой находятся те же слова во фразе, помещено то же самое, слова повторены, в двух фразах имеется слово, которое повторяется» . Хотя Перилем, по-видимому, руководила одна схематизированная форма целого, он затем переходит к отождествлению смысла слов «Так как тот, который пил хочет еще пить, а который поздно засыпает, пробуждается тоже поздно» .

В других случаях кажется, что ребенок разыскивает слова, сходные только по смыслу или по звуку: «маленький» и «маленькие», «одежда» и «обычай» (habit et habitude) и т. д., что он, иначе говоря, отправляется от сравнения отдельных слов, но и здесь схема целого строится потом также отчетливо. Короче, в синкретизме понимания, как и в синкретизме восприятия, схемы целого и подробности солидарны. Одно может появиться раньше другого и быть от него независимым, но оно влечет за собой другое или влечется им в непрестанном колебании. Результатом этого ритма является, таким образом, все более и более подробный анализ деталей и все более и более полный синтез целого. А отсюда вначале воспринимаются лишь одни крупные или очень выдающиеся детали и строятся лишь очень грубые схемы целого. Вначале, следовательно, заметные детали и фигура целого более или менее смешиваются, потом анализ и синтез совместно развиваются за счет этого начального синкретизма.

Теперь понятно, почему в синкретическом рассуждении отношения между рассуждением путем явных аналогий и рассуждением путем включения глобальных схем так перепутаны: это обстоятельство снова зависит от того, что синкретизм рассуждения происходит от синкретизма понимания и восприятия через целую серию последовательных осознаний.

При чтении результатов наших работ можно, пожалуй, подумать, что эгоцентрическая мысль, производящая явления синкретизма, ближе к аутистической мысли и к сновидению, чем к логической мысли. Факты, которые мы только что описали, действительно представляют различные аспекты, которые их роднят со сновидением или с мечтами: словесные сближения, даже каламбурные, и в особенности эта манера позволять мысли блуждать путем свободных ассоциаций до тех пор, пока не произойдет сближение двух предложений, ничего общего не имеющих на первый взгляд. Здесь не место более глубоко производить это сравнение между синкретизмом и аутистическим воображением. Мы, впрочем, уже обратили внимание на родство, существующее между патологическим истолкованием и детским обоснованием во что бы то ни стало. Однако, может быть, небесполезно отметить теперь же, что все принуждает нас рассматривать механизм синкретической мысли как посредующий момент между логической мыслью и тем, что психоаналитики смело назвали «символизмом» сновидений. В самом деле, как функционирует аутистическое воображение в сновидениях? Фрейд показал, что две существенные функции управляют образованием образов или псевдоконцептов сновидения и воображения в бодрственном состоянии: с одной стороны, сгущение (condensation), которое заставляет сливаться несколько различных образов в один (как, например, многих лиц в одно), с другой — перемещение (dèplacement), которое переносит с одного предмета на другой принадлежащие первому признаки (какое-нибудь лицо, например, понимается спящим, как его собственная мать, только потому, что имеет некоторые черты сходства с ней). И вот, как один из нас уже предположил [40] Для более подробного развития этой параллели между аутизмом и мыслью ребенка см. нашу статью: La pensée symbolique et la pensée de l'enfant//Arch, de Psychol. 1923. Vol. 18. P. 273. , между двумя этими функциями и функциями обобщения (которое является видом сгущения) и абстракцией (которая есть вид перемещения) должны иметься промежуточные звенья. Синкретизм как раз и является самым существенным из этих звеньев. Подобно сновидению, он «сгущает» в одно целое элементы, объективно разнородные. Подобно сновидению, он «перемещает», в силу ассоциации идей, чисто внешних сходств или каламбурных ассонансов (habit, habitude), черты, которые должны были бы, казалось, применяться к одному определенному предмету. Но в то же время это сгущение и это перемещение не столь нелепы, как во сне (и не так проникнуты чувственным тоном) или в аутистическом воображении, — они близки даже к логическому сравнению. Можно, таким образом, считать, что они составляют переход между предлогическими механизмами мысли и механизмами логическими [41] В сотрудничестве с Лилиан Вейль. .