Карен Хорни - Наши внутренние конфликты. Конструктивная теория невроза

Конечно, мы не сможем понять, что происходит между садистом и его партнером, если не примем во внимание характерные особенности последнего. Часто партнер садиста относится к подчиненному типу и, следовательно, испытывает страх перед одиночеством; или он может быть человеком, который глубоко вытеснил свои садистские влечения и поэтому, как будет показано позже, совершенно беспомощен.

Взаимная зависимость, возникающая в подобной ситуации, пробуждает негодование не только в том, кто порабощает, но и в поработителе также. Если потребность в обособлении у последнего доминирует, то он особенно возмущен подобной сильной привязанностью партнера к своим мыслям и усилиям. Не осознавая, что он сам создал эти стягивающие узы, он может упрекать партнера за то, что тот крепко держится за него. Его желание вырваться из таких ситуаций в такой же степени выражает страх и негодование, в какой служит средством унижения.

Не все садистские желания направлены на порабощение. Определенный вид таких желаний направлен на получение удовлетворения от игры на эмоциях другого человека как на некотором инструменте. В своей повести «Дневник обольстителя» Серен Кьеркегор показывает, как человек, который ничего не ожидает от своей жизни, может быть полностью поглощен игрой как таковой. Он знает, когда проявить интерес и когда быть безразличным. Он крайне чувствителен в угадывании и наблюдении реакций девушки в отношении самого себя. Он знает, как пробудить и как сдержать ее эротические желания. Но его чувствительность ограничена требованиями садистской игры: он полностью безразличен к тому, что эта игра могла значить для жизни девушки. То, что в повести Кьеркегора представляет результат осознанного, хитроумного вычисления, довольно часто происходит бессознательно. Но это та же самая игра в притяжение и отталкивание, с очарованием и разочарованием, радостью и горем, подъемом и понижением.

Третьей разновидностью садистских влечений является желание эксплуатировать партнера. Эксплуатация не обязательно носит садистский характер; она может иметь место просто ради получения выгоды. При садистской эксплуатации выгода также может приниматься во внимание, но она часто носит иллюзорный характер и явно не пропорциональна усилиям, потраченным на ее достижение. Для садиста эксплуатация становится по праву разновидностью страсти. Единственное, что принимается во внимание, — это переживание триумфа победы над другими. Специфически садистский оттенок проявляется в средствах, используемых для эксплуатации. Партнер вынужден прямо или косвенно подчиняться резко возрастающим требованиям садиста и вынужден испытывать чувство вины или унижения, если не способен выполнить их. Человек с садистскими наклонностями всегда может найти оправдание для того, чтобы чувствовать себя недовольным или несправедливо оцененным и на этом основании стремящимся к еще большему повышению требований.

«Эдда Габлер» Ибсена иллюстрирует, каким образом выполнение таких требований часто побуждается желанием нанести ущерб другому человеку и поставить его на свое место. Эти требования могут касаться материальных вещей или сексуальных потребностей или помощи в профессиональном росте; они могут быть требованиями особого внимания, исключительной преданности, безграничной терпимости. В содержании таких требований нет ничего садистского; то, что указывает на садизм, это ожидание, что партнер должен всеми доступными способами наполнить эмоционально пустую жизнь. Это ожидание также хорошо иллюстрируется постоянными жалобами Эдды Габлер на чувство скуки, а также ее потребностью в волнении и возбуждении. Потребность питаться, подобно вампиру, эмоциональной энергией другого человека, как правило, полностью бессознательна. Но вполне вероятно, что эта потребность лежит в основе стремления к эксплуатации и является той почвой, из которой предъявляемые требования черпают свою энергию.

Природа садистской эксплуатации становится еще более ясной, если мы учитываем, что одновременно с ней существует тенденция к фрустрированию других дюдей. Было бы ошибкой утверждать, что садист никогда не хочет оказывать какие-нибудь услуги. При определенных условиях он может быть даже великодушным. То, что типично для садизма, это не отсутствие желания идти навстречу, а гораздо более сильный, хотя и бессознательный импульс к противодействию другим — уничтожению их радости, обману их ожиданий. Удовлетворенность или жизнерадостность партнера с непреодолимой силой провоцирует садиста на то, чтобы тем или иным способом омрачить эти состояния. Если партнер радуется предстоящей встрече с ним, он стремится быть угрюмым. Если партнер выразит желание вступить в половое отношение, он окажется холодным или бессильным. Возможно, он даже не способен или бессилен делать что-либо позитивное. Исходящее от него уныние подавляет все вокруг. Процитирую Альдоса Хаксли: «Он не должен был делать ничего; для него достаточно было просто быть. Они свернулись и почернели от обычной инфекции». И чуть ниже: «Что за изысканное изящество воли к власти, что за элегантная жестокость! И какой изумительный подарок для того заражающего всех уныния, которое подавляет даже самое бодрое настроение и душит всякую возможность радости».

Такой же важной, как и только что рассмотренные, является тенденция садиста к пренебрежению и унижению других. Садист удивительно проницателен в обнаружении недостатков, нащупывании слабых мест своих партнеров и указании им на это. Он интуитивно чувствует, где его партнеры обидчивы и где им можно нанести удар. И он стремится использовать свою интуицию безжалостно в унизительной критике. Такая критика может быть рационально объяснена как честность или желание быть полезным; он может убедить в искренней обеспокоенности относительно компетентности или целостности другой личности, но впадает в панику, если искренность его сомнений окажется под вопросом. Подобная критика может также принять форму обычной подозрительности 37.

Садист может сказать: «Если бы только я мог доверять этому человеку!» Но после того, как он превратил его в своих снах в нечто отвратительное — от таракана до крысы, как может он надеяться доверять ему! Другими словами, подозрительность может быть обычным следствием мысленного пренебрежительного отношения к другому человеку. И если садист не осознает своего пренебрежительного отношения, он может осознавать лишь его результат — подозрительность.

Кроме того, здесь, по-видимому, более уместно говорить о придирчивости, чем просто о некоторой тенденции. Садист не только не направляет свой прожектор на реальные недостатки партнера, а в гораздо большей степени склонен экстернализировать свои собственные ошибки, формируя таким образом свои возражения и критические замечания. Если садист, например, расстроил кого-нибудь своим поведением, то он сразу же проявит беспокойство или даже выразит презрение к эмоциональной неустойчивости партнера. Если партнер, будучи запуганным, не совсем откровенен с ним, то он начнет упрекать его за скрытность или ложь. Он будет упрекать партнера за зависимость, хотя сам сделал все, что в его силах, чтобы сделать его зависимым. Подобное пренебрежение выражается не только с помощью слов, но и всем поведением. Унижение и деградация сексуальных навыков может быть одним из его выражений.