Карл Меннингер - Война с самим собой

В один прекрасный момент пелена спадает с его глаз. И вдруг он понимает, что пациенты на самом деле нередко вовсе и не хотят того, о чем просят. Вдобавок их сердобольная и суетливая родня тоже отнюдь не желает заболевшему долгих лет жизни. Становится ясным, что усилиям врача противостоит не только природа, породившая болезнетворные микробы, но и какое-то непонятное, бессмысленное внутреннее сопротивление, исходящее от самого пациента. Один из моих учителей, уважаемый профессор, как-то заявил, что врач большую часть своих сил и энергии тратит на то, чтобы уберечь больного от его же родственников; затем он должен довериться богу, иногда — хирургу. Однако по-настоящему искусный лекарь способен на большее — он удерживает пациента от поступков, которыми тот наносит вред себе самому.

Подобного рода наблюдения были обобщены Зигмундом Фрейдом, выдвинувшим теорию инстинкта смерти. Согласно этой концепции, каждый человек предрасположен к самоуничтожению, и в некоторых случаях, когда воедино сводится целый ряд обстоятельств и факторов, это приводит к самоубийству.

В то же время возникает вопрос: коль скоро все мы являемся рабами этого доминирующего инстинкта и, значит, в итоге ищем собственной смерти, то почему же столь многие из нас вовсе не расположены самостоятельно сводить счеты с жизнью, а, напротив, яростно сопротивляются на пути к этой цели? При том, что многие философские школы убеждают нас в никчемности существования на этом свете?

В свете того, что каждый человек в большей степени озабочен собственными внутренними и внешними проблемами, чем рассуждениями о жизни и смерти, логичнее поставить вопрос, почему все-таки люди живут и подолгу, хотя знают, что смерть рано или поздно найдет их, что она неизбежна? Они ведь отнюдь не спешат помогать ей, не так ли? Иными словами, почему желание жить, каким бы иллюзорным и эфемерным оно ни было, вечно преобладает над жаждой смерти?

Фрейд делает допущение, что инстинкты жизни и смерти — назовем их конструктивными и деструктивными тенденциями личности — пребывают в извечном единстве и борьбе противоположностей, подобно тому, как протекают физические, химические и биологические процессы. Созидание и разрушение, своего рода анаболизм и катаболизм личности — все это напоминает процессы, происходящие на клеточном и даже молекулярном уровне, причем один и тот же вид энергии используется в прямо противоположных направлениях.

Силы, первоначально направленные вовнутрь для решения эгоцентричных задач, в конечном счете меняют свою направленность в сторону внешних объектов. Этот процесс соответствует развитию и росту физических и личностных характеристик человека. Таким образом, неприятие внешних объектов агрессии свидетельствует об однобоком развитии личности, так как, согласно нашему предположению, все люди от рождения обладают комплексом конструктивных и деструктивных сил. Вместо того чтобы атаковать внешнего врага, такие люди вступают в битву (уничтожают) сами с собой (сами себя); или вместо того, чтобы любить своих близких, восхищаться музыкой или чем-нибудь еще, они обращают свою страсть на самого себя. (Любовь и ненависть представляют соответственно конструктивную и деструктивную тенденции.) Впрочем, еще никому не удавалось эволюционировать в полной мере и, следовательно, целиком избавиться от самоубийственных тенденций; в действительности можно утверждать, что как сам феномен жизни, так и поведение отдельного человека являются результатом противодействия разных факторов. Зыбкое и, как правило, нестабильное равновесие поддерживается до тех пор, пока в развитии не возникает новый импульс, и результаты при этом могут существенно отличаться от результатов предыдущего этапа.

Таким образом, становится понятным, почему одни люди убивают себя быстро, другие — медленно, третьи — вообще избегают тенденции самоуничтожения; при этом первая и вторая категории делают все, чтобы ускорить свой конец, а третья мужественно и с блеском противостоит ударам судьбы даже в тех ситуациях, которые ставят в тупик остальных. Однако в большинстве случаев все это происходит бессознательно, автоматически, и неискушенным взглядом вряд ли возможно усмотреть принципиальную разницу между инстинктами жизни и смерти. Именно поэтому лишь психоаналитический метод исследования позволяет адекватно и детально идентифицировать инстинктивные проявления человеческой натуры. Психоанализ дает возможность понять, каким образом возникает и как дорого обходится отсрочка в сделке между жизнью и смертью.

Цена, которую приходится платить за эту отсрочку, может быть разной как в количественном, так и в качественном отношениях.

Эта теория Фрейда получила блестящее развитие в статье Ференци «Проблемы восприятия кризисных ситуаций. Преимущества познания смысла реальности» («Дальнейшее развитие теории и практики психоанализа», Лондон, Хогарт Пресс, 1926).

Александер описывает этот механизм более подробно: «С момента рождения включается механизм болезненного неприятия негативных реалий, неадекватный субъективному восприятию, заложенному во время внутриутробного развития. Взрослея, ребенок все более убеждается в том, что путь удовольствия пролегает сквозь тернии болезненного самоограничения и страдания. В период младенчества ребенок сталкивается с пассивной формой ограничения, например, испытывает голод, будучи оторван от материнской груди, но со временем он осознает, что любое удовольствие сопряжено со страданием, то есть форма самоограничения становится активной. С тактической точки зрения именно это сознательное приятие страдания, которое нередко кажется нам парадоксальным, является доминирующей характеристикой эго по отношению к восприятию реальности и суперэго» .(Франц Александер. Потребность в наказании и инстинкт смерти. — «Международный психоаналитический журнал», т. X, 1929, с. 260).

В некоторых случаях условия «сделки» бывают чрезвычайно жесткими, в других — более либеральными. Предметом изучения этой книги как раз и является «цена», которую приходится платить за компромисс между инстинктами жизни и смерти. Исследование посвящено, как выразился один из моих коллег, «высокой стоимости жизни».

Подобно тому, как ласка или норка отгрызают себе лапу, угодившую в капкан, так и мы сознательно и с чувством полной ответственности ощущаем необходимость и очистительную силу саморазрушения. Некоторые люди, вынужденные приносить жертвы во имя сохранения собственной жизни, берут на себя ответственность за поступки, которым, в меру своего понимания, находят логические объяснения, иногда верные, чаще — ошибочные, но, как правило, — вполне оправданные. К этой категории относятся те самоубийцы, мотивы которых очевидны; так, старик, мучительно умирающий от рака, принимает яд, ища легкой смерти — решение очевидно. В то же время в эту группу можно включить и тех, кто умерщвляет свою плоть, практикует крайние формы аскетизма или подвергает себя мучительным хирургическим процедурам.