Джеймс Твайман - Эмиссары любви. Новые Дети говорят с миром

— С прибытием, Джимми, — сказал он. — Рад наконец-то лично с тобой познакомиться.

Поскольку я не знал, как принято приветствовать буддистских монахов, я сдержал свой первый порыв обнять его. Но он сам — я даже глазом не успел моргнуть — уже был рядом и обнял меня за плечи. Что ж, и в самом деле было приятно воочию увидеть и почувствовать прикосновение того, кто одним своим присутствием успел наэлектризовать всю округу. Он оказался именно таким замечательным, как все говорили, душа Мастера в теле пятнадцатилетнего мальчика. Мы посмотрели друг другу в глаза, и на какой-то миг я просто погрузился в этот взгляд, и оставался в нем, словно времени больше не существовало. Это было ни с чем не сравнимое переживание. Теперь и мне было понятно, почему так много народу мечется по городу в поисках этого необыкновенного мальчишки.

— Действительно, лама Тенсин, это огромная радость наконец-то встретить тебя. Одно дело — когда тебе по телефону рассказывают, что у вас тут творится, и совсем другое — увидеть все собственными глазами. Значит, у вас тут не дом, а секретная явка?

— Ты даже не представляешь, до какого градуса тут все накалилось, — поспешила ответить за него Джоан. — Одних подарков для ламы Тенсина, наверное, наберется с небольшой грузовичок, а тут еще постоянные приглашения выступить там-то, приехать туда-то… Приходится почти всем отказывать, потому что давка — не то слово, что сразу начинается…

— Да, и в самом деле давка, — сказал Тенсин. — Но именно этого и хотел его Святейшество. Это поможет мне практиковать сострадание. Эти люди, которые так рвутся ко мне, думают, что у меня есть что-то такое, чего нет у них. И стоит только это у меня стащить — так, наверное, они думают, — это сделает их счастливыми до конца жизни.

Меня так и подмывало напомнить ему о его же собственных словах, что он не такой, как все, что он Тулку… значит, мог бы немного снисходительней отнестись к этим людям. Но я так рад был наконец-то вернуться домой, что ни о чем другом заводить разговоры просто не было желания.

— А твои вещи? — всплеснула руками Джоан. — Куда нам тебя устроить? Ведь твоя комната…

— Их можно оставить в моей комнате, — спокойно сказал Тенсин, даже виду не подав, что это в общем-то моя комната.

— Действительно, куда же еще Джимми заносить свои вещи, как не в свою же комнату, — я еще только открыл рот, а Стефани ответила за меня.

— Конечно, я это и хотел сказать, — не переставая улыбаться, кивнул головой маленький лама. — Огромное тебе, кстати, спасибо…

— Не вижу в этом проблемы вообще, — сказал я. — Могу и в мансарде устроиться. Туда же занесу и свои чемоданы, ничего им там не сделается. Разницы, на самом деле, ника кой.

Тенсин улыбнулся, а во мне уже в который раз всколыхнулась странная смесь глубокой любви и подозрительности к этому мальчику. Какая-то часть меня откровенно гордилась тем, что он оказал честь быть здесь, что я могу делить с ним дом, комнату, да все что угодно. Но другая часть меня неотступно следила за ним, словно в любой миг маска могла свалиться с его лица и нашим глазам откроется нечто такое, на что меньше всего хотелось бы смотреть. Странное это было состояние, тем более что он абсолютно не давал нам никаких поводов для такой подозрительности, и в первую очередь мне. Я-то ведь только что с порога, в то время как другие уже успели прожить бок о бок с ним почти шесть недель. Если бы что-то было не так, они давно бы уже успели заподозрить неладное. И все же я ничего не мог поделать ни с собой, ни с этим странным чувством.

— И Майтрейя тоже рад, что ты вернулся, — продолжал как ни в чем не бывало Тенсин.

— А кто такой Майтрейя? — спросил я.

— Лама Тенсин переименовал твою собаку, — замешкавшись, немного виноватым тоном ответила за него Джоан. — Теперь он у нас не Харли, а Майтрейя.

Джоан незаметно подмигнула мне, будто просила меня не спорить, а подыграть ей.

— А при чем тут моя собака? — только и смог вымолвить я, словно это мою маску только что сорвали у меня с лица.

На какой-то миг я почувствовал, что у моего гостеприимства есть пределы, через которые переступать все же не стоит. Ладно, забрали мою комнату… Скоро орды поклонников отберут у нас и весь наш дом… Ладно, потерпим. Но этого показалось мало — взялись за собаку. Сделав глубокий вдох, я все же нашел в себе силы ответить, — если ты не возражаешь, я все же буду звать его Харли, как и звал, хорошо? Ты можешь называть его как хочешь, а я привык…

— Пойми, это просветленное существо в теле собаки, — снисходительно пояснил Тенсин, — такое случается сплошь и рядом. Вот и у Его Святейшества тоже есть пес, который в прошлой жизни был великим ламой. Но он, то есть лама, я хотел сказать, сам предпочел стать собакой в этой жизни, чтобы продолжать служить, но не так, как раньше. А Майтрейя — может, он вообще был моей матерью в прошлой жизни… то есть я не уверен, но он все же напоминает мне Будду будущего, так что я решил…

— Я понял, понял, — ответил я, берясь за ручку чемодана. — Если сам Харли не возражает, то я тем более. Пока что лучше перенесу свои вещи в мансарду, чтобы не загораживали тут проход…

Подхватив свои вещи, я быстро направился к лестнице, которая вела в мансарду. Пусть это немного напоминало бегство, но мне сейчас важней всего было разобраться в происходящем. Тем более что моя голова ни с того ни с сего снова стала болеть, чего со мной не случалось с тех пор, как я побывал у детей в монастыре.

Мне казалось, что я научился контролировать непростые ситуации, использовать Дар для того, чтобы увеличить, а не ослабить свое восприятие. И, словно отвечая самому себе, я понял, что ведь на самом деле не обращался к Дару вообще все эти несколько недель, в особенности с того момента, как стало известно о существовании ламы Тенсина. Внутри меня не утихала война, но лишь теперь я впервые признал ее существование. Я не мог не чувствовать той мощной энергии, что исходила от мальчика, и так легко было подпасть под ее воздействие и безоговорочно во все уверовать. Но что-то такое еще происходит сейчас вокруг нас, а я не могу ни увидеть, ни понять этого. Чему удивляться — ведь мое желание верить было таким же сильным, как и у всех остальных, разве не так? Его лекции оказывали на всех глубочайшее воздействие, и мне это было известно, а когда я заглянул в его глаза, то сам увидел их бездонную глубину. Но боль в моей голове лишний раз напоминала мне, что я пытаюсь что-то заблокировать. Что-то такое, чего не хочу даже видеть, не то что признавать.

Позже в тот же вечер мы остались наедине с Тенсином в гостиной. Все остальные уже спали, и я рад был возможности побыть с ним в одной комнате, заглянуть еще раз в его глаза и еще раз проанализировать свои чувства. Головная боль почти утихла на этот раз, и я готов был раскрыть Дар и посмотреть, что же все-таки передо мной проявится на этот раз.