Лин Коуэн - Мазохизм: Юнгианский взгляд

Это разоблачение себя и для себя, этот пристальный и внимательный взгляд отличается от нарциссизма. С образом Нарцисса, любовно и тоскливо смотрящего на свое отражение в зеркале ручья, не связано ощущение стыда, возникающего при виде себя и при осознании, что тебя видят другие. Амбивалентность стыда не подвергает нас томлению на берегу ручья, а вызывает у нас всевозможные ощущения конфликта и смятения.

Жгучее пламя стыда мазохизма противостоит холодной влаге нарциссизма, и это противоречит традиционному взгляду на мазохизм как на феномен, связанный с нарциссизмом и психологической незрелостью. Психоанализ вслед за Фрейдом рассматривал мазохизм как негативную версию архетипа ребенка, видя в нем детскую безответственность, заторможенное развитие, инфантильную сексуальность и невозможность примирения Эго с родительскими требованиями в форме конфликта с Супер-Эго.

Если мы согласны с Фрейдом в том, что основа мазохизма закладывается в детстве в состоянии неполного развития, то мы можем прогнозировать, что мазохизм ведет к развитию целостной личности во взрослом возрасте. Обладание способностью к парадоксальности и амбивалентности, а также умение переживать самые невероятные совмещения характерны только для зрелости. Эти качества, внутренние составляющие переживания мазохизма, выходят за рамки детских непримиримых конфликтов. Мазохизм зрелого взрослого человека может представлять собой постоянный иссушающий процесс перехода от спокойного, ненавязчивого ощущения Эго чувства вины к жаркому и сухому ощущению скрытого в душе стыда. От каждого мазохистского переживания остается горстка пепла, хранящаяся в самой глубинной и потаенной части души, в ее истории и ее памяти, и каждое из этих иссушенных, законсервированных переживаний можно просеивать снова и снова. Если нарциссическая личность свою вечную юность проводит у ручья, утонув в любви, то мазохист достигает своей зрелости, проходя сквозь огонь, сгорая и получая глубокие шрамы от ожогов; его влажные нарциссические идентификации испаряются в пламени стыда и унижения, его бредовые фантазии о силе, чистоте и красоте превращаются в небольшую горстку пепла.

По крайней мере в одном смысле именно способность к осознанию позволяет установить противоположность мазохизма и нарциссизма. Нарциссическая личность не осознает сущности своего «я», отраженного в воде, а потому и не осознает, в какой мере отражается ее собственная душа. Отражения на поверхности воды, туманные мысли, сентиментальная безрассудная влюбленность, — все эти нарциссические черты дают лишь поверхностное отражение общей картины. Но зеркальное отражение — излюбленный прием мазохистов — является точным, ясным и осуществляется благодаря ртути, алхимическому элементу, символизирующему психологическую рефлексию. Такое зеркало дает отражение глубины без искажений. Мазохист видит не чужого человека, а собственную душу, и точность этого отражения сильно на него действует. Это доставляет ему и подлинное удовольствие, и подлинное унижение: мрачность и влечения могут быть постыдными, но по крайней мере они столь же сущностны, как сущностна сама земля, и являются его собственными. Именно об этом поется в песне:

Не ощущая боли, ты не можешь чувствовать любовь, Ты слишком увлекся своими мыслями, И оказался слишком далеко от родных мест, Поэтому лучше опустись поближе к земле.

Извращенность мазохизма — главная движущая сила доставляемого им удовольствия. Извращения, искривления, отклонения, аномалии вызывают крайнее возбуждение. В конечном счете быть нормальным — значит быть как все; быть извращенным — значит быть единственным в своем роде. Аномалия создает индивидуальность и уникальность. Особенность проявления мазохизма любого человека — такая же отличительная его черта, как вкус в еде, в стиле одежды и музыке.

Люди, приходящие на терапию с жалобой на склонность к мазохизму, просят помощи, чтобы справиться не только с болью, но и с удовольствием. Они страдают от социального клейма, налагаемого на тех, кто имеет отклонение, а также из-за психиатрического заключения, что мазохизм — это болезнь. Но это восприятие болезни не только социальное и медицинское, отчасти оно присуще мазохизму как ощущению удовольствия и боли. Людям трудно сказать: «Мне больно», — но еще труднее признаться: «Боль доставляет мне удовольствие». Это сочетание боли и удовольствия создает невыносимое противоречие, и чтобы это «вынести», мы обычно пытаемся отрицать по крайней мере одну его составляющую.

Ощущать себя больным — значит чувствовать свою близость к чему-то глубоко человеческому: ограниченному, неадекватному, подчиненному и даже постыдному. Ощущение в этой болезни мучительной сладостной горечи — даже острого наслаждения — удерживает человека вблизи от этого глубинного, подчиненного ощущения ограничения, неадекватности и стыда. Наверное, то, что мы называем мазохизм извращением, меньше говорит о самих мазохистах, чем о коллективной установке по отношению к глубинным основам нашей человечности: мы не приняли и определенно не решили дилемму бытия, которое выходит за рамки обычного человеческого. Боль и удовольствие идут вместе вне всякой логики, рациональности и рассудительности, т. е. вне всего, что мы относим к психическому здоровью. Для этой болезни и этого удовольствия не существует лечения, и, возможно, его не должно быть. Извращенность придает эксцентричное своеобразие мазохизму; именно она является тканью, из которой соткан мазохизм.

Согласно концепции Фрейда, желание человека подчиняется принципу удовольствия требует немедленного удовлетворения; «неотложность управляет полиморфизмом», — замечает Патриция Берри. И полиморфизм вызывает психическое состояние извращенного ребенка — мазохизм как одно из многочисленных проявлений инфантилизма, подобно нарциссизму, кори или грязным пеленкам. Однако мазохистское переживание требует дальнейшей дифференциации, ибо доставляемое им удовольствие оказывается весьма специфичным. Хотя мазохизм может быть действительно полиморфным, в разнообразии форм фантазий он принимает формы извращения, характерного для взрослого человека. Каждое мазохистское переживание является особенным и исключительным, как и каждое удовольствие.