Лин Коуэн - Мазохизм: Юнгианский взгляд

Краффт-Эбинг был экспертом в области мазохизма. Мазох — его случай. Поучительным является стиль подхода к этому предмету того и другого. Краффт-Эбинг создал определения мазохизма; писатель Мазох — образы, как, например:

…на большой картине, написанной маслом… Прекрасная женщина, совершенно обнаженная под накинутым сверху меховым манто, расположилась на кушетке, облокотившись на нее левой рукой. Ее губы тронуты игривой улыбкой, ее густые волосы стянуты в греческий узел и покрыты белоснежной пудрой. Ее правая рука играет хлыстом, тогда как левая рука бесстрастно покоится на лежащем у ее ног мужчине, похожем на преданного раба, на верного пса. Хорошо очерченная поза прекрасно сложенного мужчины говорит о его безропотной меланхолии и беспомощной страсти; он смотрит на женщину фанатичным горящим взглядом мученика.

В этом отрывке описано, как «извращение» отражается в живописи, т. е. проявление «мазохизма» в изобразительном искусстве. Здесь обнаженная женщина в мехах полулежит на кушетке с хлыстом в руке: «мазохизм» пробуждается не в стереотипном образе садиста, а в виде соблазнительной, властной богини. В данном случае «мазохист» принимает образ распростертого почитателя и смиренного раба, полностью увлеченного и поглощенного этим воплощением величия, сходным с олимпийским, когда «беспомощная страсть» еще не превратилась ни в «психическую импотенцию», ни в меланхолическую приверженность сексуальному «подчинению».

Выразив в своей пионерской работе симпатию к мазохизму, Краффт-Эбинг опередил свое время, тогда как Мазох, в сердце — греческий язычник, в другом смысле далеко от него отстал. Мазох не выносил ледяной сексуальности и высокой нравственности викторианской эпохи, а также строгого высокого стиля Северной Европы. Его Венера, богиня любви, живущая в теплой эротической атмосфере юга, говорит главному герою:

…вы лелеете тайную, чисто языческую страсть к жизни. Вы — современные люди, дети рассудка, вы не можете начать ценить любовь как чистое блаженство и божественную безмятежность; такая любовь для таких людей, как вы, по существу становится несчастьем, ибо, пытаясь стать естественными, вы становитесь вульгарными. Природа — ваш враг. Улыбчивых греческих богов вы превратили в чудовищ, а меня — в порождение зла. Вы можете предать меня анафеме, проклясть меня или принести в жертву на своем алтаре, как безумных вакханок, но если кто-то из вас рискнет поцеловать меня в мои темно-красные губы, ему придется, посыпав голову пеплом и надев рубище, стать отшельником и босиком отправиться в Рим, и там замаливать свой грех, пока он не освободится от проклятья и снова не увидит зеленые ростки жизни, тогда как вокруг меня вечно цветут розы, фиалки и мирты. Оставайтесь в своих северных туманах и христианской бесчувственности и оставляйте свой языческий мир, чтобы оказаться погребенными под лавой и камнями. Не откапывайте нас; не для вас строилась Помпея, не для вас были построены и наши виллы, наши бани и наши храмы. Боги вам не нужны — в вашем климате они замерзнут насмерть.

Нет ничего удивительного в инстинктивной реакции протеста Леопольда Захер-Мазоха против мазохизма, когда его современник Краффт-Эбинг воспользовался его именем для обозначения этого явления. Мы можем себе представить, как глубоко ощущал предательство Мазох: с его точки зрения, Краффт-Эбинг — а теперь и весь мир — неправильно понимает и неправильно истолковывает его произведения. Страсть и желание, теперь называемые «мазохизмом», воспламенявшие и наполнявшие его социальную философию, теперь подлежат осуждению, а его утонченная эстетическая чувственность подвергнута холодному и пристальному исследованию как сексуальное отклонение.

С подобным конфликтом мы сегодня сталкиваемся в «теневых местах», существующих в каждом городе и каждом поселке. В газетах регулярно сообщается, что порнография отвоевывает себе место рядом с ревнителями морали и истинных ценностей. Любители порнографии получают наслаждение от утонченного сладострастного секса, экзотических сексуальных партнеров и поз, соблазнительной эротической атмосферы, нарушения всяческих запретов и особенно — от садомазохистского секса. Возможно, именно здесь, в зеркальной витрине порнографии, отражается то, что мы могли бы принести в жертву Венере Мазоха, хотя она потеряла бы немало достоинств, претерпев трансформацию до масштабов обычного человека.

Пуританизм бесстрастного секса викторианской эпохи может выглядеть столь же чудовищным и причудливым, как извращенная, шумная похоть языческого секса. Все они — защитники порнографии: и те, кто тайком в углу делает «интеллектуальные» умозаключения, пребывая в безопасной домашней обстановке или в дружеской компании, и те, кто открыто называет противников порнографии зажатыми, скованными, ограниченными, подавленными, подогревающими себя алкоголем, чувственно-холодными, обделенными сексуальной фантазией и откровенно похотливыми. Такая же противоречивость и путаница отражается в постоянном распространении нашим обществом учебников и руководств по сексуальному воспитанию — американского «ноу хау» и четко выработанной технологии устранения всех сексуальных проблем.

К сожалению, и порнографии, и учебникам по сексуальному воспитанию не хватает связи с психикой, религией, искусством — этой жизненно важной связи с человеческой душой. Мы не можем довольствоваться ни наукообразной фантазией Крафта-Эбинга, ни современной отчужденностью и стерильностью. Несмотря на нашу исключительную чистоплотность, у нас есть некая приверженность богам, существует много богов, много разных взглядов на феномен, который мы называем «мазохизм». Без них мы остаемся слепыми в отношении сложных и многозначных переживаний. Например, если бы не было Эроса, мы лишились бы эротической любви, которая руководила Психеей; нам было бы известно только «ощущение похоти». В отсутствие Гермеса мы лишились бы неоднозначности, скрытых «герметических» смыслов и украдкой получаемого утонченно-изощренного сексуального наслаждения, находящегося на грани возможного; мы видели бы только «особое извращение». Без Диониса мы лишились бы в своем утонченном извращении религиозной цели, восторженного наслаждения, полученного от подчинения, культа дикой страсти, избавления от пут «нормальности»; всюду мы видели бы лишь «покорность» и «импотенцию».

При переходе от Крафт-Эбинга к Фрейду угол зрения смещается. Утверждение, что мазохизм — это состояние сексуального возбуждения, в котором удовлетворение может быть достигнуто только после наказания, практически стало догмой в психоаналитической мысли. Фрейд считал, что в основе этого феномена лежит «бессознательное чувство вины», вызывающее «потребность в наказании некоей родительской властью», сексуализация морали и регрессия, обращенная от морали к эдипову комплексу. Мазохизм порождает «соблазн „греховных действи“, которые впоследствии должны быть ускуплены упреками садистской совести… или наказаны великой родительской волей Рока». Короче говоря, садистскому Сверх-Я либо нужно заплатить, либо его нужно подкупить; платой является наказание, вознаграждением — удовлетворение.