Валерий Ильин - Археология детства

Так вот, в этой неоднозначной книге масса нового, начиная с самого ее жанра и заканчивая попыткой в который раз увязать Восток и Запад, прямым обсуждением христианского взгляда на семью, интереснейшими наблюдениями за современными подростками, анализом привлекательности тоталитарных сект, примерами из практики автора.

Как и другие популярные книги по психологии, ее будут читать в основном женщины. А жаль.

Екатерина Михайлова

ОТ АВТОРА

Сказки счастливые и не очень

“Все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему”, — так или примерно так начал свой знаменитый роман Лев Толстой. Далее граф пошел излюбленным путем всех великих и не очень великих писателей мира — ярко и подробно нарисовал мрачные коллизии жизненной драмы отдельно взятой несчастливой семьи. С незапамятных времен мировая литература, начиная с Гомера и кончая авторами современных детективов, отдает дань семейным несчастьям. Правда, довольно часто в художественных произведениях, особенно в сказках, после всевозможных неприятностей дело кончается свадебным пиром: “И стали они жить-поживать, да добра наживать”.

Не знаю как вам, а мне порой хочется узнать, что же произошло дальше. Как все-таки стали “поживать” герои? Какого именно “добра” они нажили? Сколько, например, у них родилось детей? Как и кто их воспитывал? Рассказывали ли им родители о тех испытаниях, которые пришлось пережить в молодости? А если вдруг, скажем, через десять лет совместной жизни принцу, ставшему к тому времени королем, довелось задержаться на охоте?.. Что переживала его супруга? Может быть, она просто ждала, зная, что в лесу можно заблудиться, но сильный и опытный король обязательно найдет дорогу и вернется к ней? Может быть, она проплакала всю ночь, думая о могучем и страшном колдуне, который, по слухам, обитает в этом лесу? А может быть, ей не давала заснуть мысль о юной красавице-принцессе из соседнего замка? Рассказала ли она супругу при встрече о своих чувствах, страхах, сомнениях? Как отреагировал король? Как он вообще относится к своей жене спустя десять лет после свадьбы? Доверяет ли он ей? Делится ли с ней своими проблемами? Может быть, он, например, считает, что государственное управление — “не бабское дело”? А как думает об этом королева?

Вопросы, вопросы… По-моему, их хватит не на один роман. И ответы вопреки тому, что декларировал Лев Толстой об одинаковости семейного счастья, в каждом таком романе будут разные.

Между тем почему-то никому не приходит в голову просто для разнообразия написать хотя бы захудалый рассказ о жизни семьи счастливой. Может быть, все дело в законах драматургии и счастье действительно всегда банально — одинаково? Может быть, это просто неинтересно?

Рискну предположить, что писатели не желают (а может быть, и не могут) писать романы о счастливых семьях по крайней мере по трем причинам. Во-первых, им не так-то легко найти в реальной жизни повод для вдохновения. Подумайте: много ли вы знаете по-настоящему счастливых семей?

Вторая причина вытекает из первой. Коль скоро (не буду кокетничать и прямо об этом скажу) несчастливых семей и, как следствие, несчастливых людей на этом свете гораздо больше, чем счастливых, обращаться к их чувствам и переживаниям, очевидно, выгодно с точки зрения популярности. (Как психолог и в каком-то смысле писатель утверждаю: каждому, кто берется за перо, не безразлично, “как его слово отзовется”).

В-третьих, любой, даже самый великий автор — такой же человек, как большинство из нас. То есть выросший, скорее всего, в семье несчастливой. Между тем создаваемые им миры и герои есть отражение его личностного восприятия мира. Его чувств, иллюзий, фантазий. В каком-то смысле слепок его жизни, его семьи. Или, говоря языком психологии, его личностные проекции. И это замечательно. В противном случае вместо “Илиады” и “Одиссеи” мы, весьма вероятно, имели бы трактат Гомера о коллективном бессознательном, а вместо “Анны Карениной” — сценарный анализ ее родительской семьи. Однако побочный эффект такого положения дел проявляется в уже отмеченном мною засилии семейных несчастий в литературе.

Однако при ближайшем рассмотрении все истории о семьях несчастливых, опять-таки вопреки Льву Николаевичу, при всем многообразии исторических эпох, фактологии, литературных стилей, оказываются в общем-то похожи, если не сказать банальны.

Как правило, все сводится к известному треугольнику: красивая женщина — несчастная или считающая себя несчастной в браке, супруг, по-своему к ней сильно привязанный, герой-любовник. В зависимости от конкретного произведения каждая из этих типичных ролей может нести самую разную эмоциональную и нравственную нагрузку. Так, образ героини варьируется от инфантильной жертвы несчастных обстоятельств (донна Анна в “Маленьких трагедиях” Пушкина) до бесстыдной и меркантильной хищницы (леди Винтер в “Трех мушкетерах”). В качестве обманутого супруга встречаются и безукоризненно порядочные, искренне любящие мужчины (боярин Морозов в “Князе Серебряном” А.К. Толстого) и бесчестные проходимцы (сэр Персиваль Глайд в “Женщине в белом” У. Коллинза). Герой-любовник с одинаковым успехом бывает и рыцарем без страха и упрека (тот же князь Серебряный), и бесстыдным и безответственным эксплуататором женских чувств и слабостей, каковым, в сущности, является Вронский в той же “Анне Карениной”.

Картина, естественно, дополняется другими участниками представления — завистниками, недоброжелателями, сводниками, моралистами и т.п.

Но смысл всего крутится вокруг исполнителей базовых ролей. Отношения же последних, при всей разнице антуража и человеческих качеств, сводятся к стандартному “танцу”. Каждый движется по замкнутому кругу, выступая то в роли насильника, то в роли жертвы, то в роли спасителя. Часто персонажи проходят такой круг несколько раз. При этом они всегда получают определенный психологический и социальный выигрыш: герой-любовник — подтверждение (явное или опосредованное) статуса “избранника судьбы” и, как следствие, повышение собственной значимости, подкрепляемое реакцией окружающих — восхищением, завистью, ревностью и т.п. Женщина же убеждается в том, что она — “прекрасная принцесса, плененная драконом”. Причем, если первая часть данного вывода представляет бесспорную ценность, наверное, для любой дамы по причинам вполне очевидным, то и вторая его половинка, не столь, быть может, привлекательная на неискушенный взгляд, влечет за собой определенные бонусы: постоянный (пусть даже и не вполне здоровый) интерес общества, право на сочувствие и внимание, а главное — служит отличной приманкой для героев самого широкого диапазона бесстрашия и безупречности, готовых, по законам жанра, прийти на помощь несчастной жертве чудовища. Само же “чудовище”, сиречь обманутый супруг, также получает свою долю “сокровищ”, а именно: моральное оправдание практически любого своего поведения по отношению к жене и детям, плюс все то же сочувствие и внимание — по крайней мере части социального окружения. (Для всех перечисленных базовых ролей возможны любые иные варианты выигрыша, в том числе и сугубо материального порядка.)