Ролло Мэй - Смысл тревоги

Но почему это так? Как стремление к успеху превратилось в нашем обществе в основной источник тревоги? Почему столь многие люди боятся «провала»? На этот вопрос невозможно ответить, опираясь на представления о «нормальности». Можно полагать, что у каждого человека есть нормальная потребность чувствовать безопасность и приятие со стороны окружающих, но остается вопрос, почему в нашей культуре достижение безопасности неразрывно связано с соревнованием . Можно также признать, что у каждого человека есть нормальная потребность увеличивать свои достижения, развивать свои способности и усиливать свою власть над окружением, но как понять, почему у нас это «нормальное» честолюбие в такой огромной мере окрашено индивидуализмом? Почему при этом человек противопоставляет себя остальным, так что неудачи окружающих производят то же самое действие , как и его собственный успех? Говоря о культуре индейцев-команчей, Эбрам Кардинер обращает внимание на один интересный факт: хотя соревнование у них занимает значительное место, «оно не ставит под угрозу благополучие общества или достижение общих целей» [338]. Нетрудно заметить, что в наши дни дух соревнования все сильнее и сильнее ставит общество под угрозу. И почему социальное соревнование в нашей культуре влечет за собой столь сильные наказания или награды, так что (о чем мы вскоре поговорим) чувство собственной ценности человека зависит от его успеха в этом соревновании?

Очевидно, что подобное стремление современного человека к успеху нельзя объяснить, просто сославшись на «вечные свойства» человеческой природы. Это стремление порождено культурой. Оно отражает особую культурную модель поведения, в которой слились воедино индивидуализм и стремление соревноваться с другими. Данная модель ведет свое начало со времен Ренессанса, в средние века подобных примеров практически не было. Стремление добиться успеха в социальном соревновании, ставшее основным поводом для тревоги, родилось в прошлом и развивалось в контексте истории. Нам предстоит рассмотреть этот вопрос подробнее.

Общепринятое мнение, согласно которому культура влияет на переживание тревоги, следует включить в исторический контекст, и тогда оно прозвучит так: тревога каждого человека обусловлена тем фактом, что он живет в определенной точке исторического развития своей культуры . Подобный подход учитывает историю происхождения тех факторов, которые являются поводами для тревоги современного человека. Дилти, который назвал человека «существом, способным удерживать время», говорит о важности исторического измерения жизни. «Человек является историческим существом не в меньшей мере, чем млекопитающим», — пишет он. По мнению Дилти, необходимо «понять, как проявляется в целостной личности то, что обусловлено историей» [339]. Хотя современные психологи и психоаналитики признают важность культурных факторов, они, как правило, игнорируют историческое измерение.

Но современные исследователи, занимающиеся проблемой тревоги, все больше начинают понимать, что на многие вопросы (это касается не только тревоги, но и других аспектов личности, исследуемых в культурном контексте) можно ответить только в том случае, если мы будем учитывать место человека в истории своей культуры. Лоренс К. Фрэнк писал: «Чуткие люди все больше начинают понимать, что наша культура больна». По его мнению, «стремление к индивидуализму, начавшееся в эпоху Ренессанса, ведет нас в неверном направлении» [340]. Манхейм говорит о той же самой проблеме, когда пишет, что нам нужна историческая и социальная психология — такая наука, которая «позволяет объяснить, как конкретный исторический тип связан с общими особенностями человека». Он спрашивает, например: «Почему средние века и эпоха Ренессанса порождают такие разные человеческие типы?» [341]Можно сказать, что историческое измерение играет такую же важную роль для «человека как члена общества», что и ранние детские годы для взрослого человека. Другими словами, для понимания тревоги важно понять не только детские переживания конкретного человека, но и историческое развитие структуры характера современного человека.

Исторический подход, который я предлагаю и который применяется в данной главе, это не просто коллекционирование исторических фактов. Он представляет собой нечто более сложное — историческое сознание — осознание истории, воплощенной в установках и психологических характеристиках человека, а также в характеристиках всей культуры. И поскольку каждый член общества является в каком-то смысле продуктом установок и характеристик своей культуры, осознание прошлого культуры является осознанием самого себя. Способность осознавать историю как часть своего Я, как отмечали Кьеркегор, Кассирер и другие, отличает человека ото всех остальных живых существ. Мы уже упоминали утверждение Маурера о том, что способность включать прошлое в причинно-следственные связи настоящего является сутью «ума» и «личности». Ту же мысль образно выражает К.Г. Юнг, который говорит, что отдельный человек как бы стоит на верху пирамиды, держащейся на сознании всех людей, живших до него. Насколько абсурдно представление о том, что история начинается с моих личных исследований или с последнего заседания!

Способность чувствовать свою историю есть способность к осознанию самого себя, то есть способность воспринимать себя одновременно и субъектом, и объектом. При этом человек смотрит на свои представления и установки (а также на установки своей культуры) как на нечто исторически относительное, неважно, касаются ли они религии или науки, или же просто являются психологическими установками, как, например, распространенная в нашей культуре тенденция высоко ценить соревнование. Некоторые культурологи опираются на представления современной науки как на некую основу, стоя на которой, можно судить о других культурах (как, например, Кардинер). Но совершенно невозможно понять древнюю Грецию или средние века, если не принимать во внимание того, что наши собственные представления также относятся к определенному моменту истории, то есть являются продуктом истории — в той же мере, как и представления людей прошлого.

В этой исторической части книги представлен динамический подход, с помощью которого можно занять корректирующую позицию по отношению к особенностям культуры. Это позволяет избежать исторического детерминизма. Культурное прошлое определяет поведение человека до того момента, пока он не начинает его осознавать. Не удивительно, что тут сама собой напрашивается аналогия с психоанализом: поведение пациента определяется его прошлыми переживаниями и установками до тех пор, пока он их не осознает. Благодаря способности осознавать свое прошлое человек может в какой-то мере освободиться от истории, может изменить ее влияние на свою судьбу, может стать не только продуктом истории, но и ее создателем. «Не только история создает человека, — пишет Фромм, — но и человек создает историю. Разрешение этого кажущегося противоречия лежит в сфере социальной психологии. Она описывает, как страсти, желания и тревоги видоизменяются и развиваются под воздействием социального процесса, но одновременно показывает, что энергия людей, обретая конкретные формы, становится, в свою очередь, продуктивной силой, формирующей этот социальный процесс» [342].