Михаил Швецов - Женская консультация девяностых годов глазами психотерапевта

Мой визит в Томск, кажется, растревожил тихую жизнь ученого совета. В качестве рецензента диссертации по медицинской психологии был назначен выдающийся ученый Н.А. Корнетов. Его слава среди томичей была столь велика, что когда он вошел в комнату, где устроилась комиссия акушеров-гинекологов для апробации работы, раздался вздох восторга от встречи с ним. Мне было сделано немало замечаний и, прежде всего, по форме доклада, но диссертация была одобрена к защите с учетом внесения исправлений. Уверенности собранию придало мое заявление, что Военно-медицинская академия дает положительный внешний отзыв. Однако той же осенью случилась беда — умер профессор В.П. Баскаков. Почти полвека он трудился во славу здоровья женщины и более двадцати лет был поддержкой в научных исследованиях Н.В. Старцевой и лично моих работ.

Полгода потребовалось на доработку диссертации. Продолжалась и работа в консультации. Я по-прежнему выполнял свои обязанности, убеждаясь в простоте и эффективности выбранной модели терапии. Вот еще одна яркая история того периода.

Прихрамывая, держа одну руку на животе, в кабинет вошла беременная Л.Е.Д. После предложения сесть сначала боязливо смотрит на кресло, потом осторожно устраивается в положении полулёжа, подложив руку под поясницу. Третий триместр. Главная жалоба — сильные боли в пояснице в течение недели при изменении положения тела в пространстве. Резкому ухудшению здоровья предшествовало стрессовое событие. Какие рекомендации даёт в подобной ситуации на приеме акушер-гинеколог, пожалуй, знают все. Но теперь вызов брошен психотерапии. И он принимается. Если поддержать существующее мнение о разгулявшемся не ко времени остеохондрозе — значит, открывать дорогу беспомощности. Вместо этого после тестирования тонуса живота в состоянии пережитого страха и осознания женщиной его постоянного напряжения, она была обучена расслаблению брюшного пресса. Боль уменьшилась. Когда беременной было предложено занять стойку Лоуэна, боль исчезла совсем. Еще несколько минут назад больная, а теперь здоровая женщина свободно ходила по комнате, садилась на кресло, и дальнейшие полчаса приема походили на игру, сопровождаемую получением новой для нее информации. Больше женщина не совершала визитов к психотерапевту при беременности, хотя, как всегда, прием был бесплатным для пациентов. Да, и зачем, ведь она была обучена самостоятельному решению проблемы…

Дата защиты была определена на весну 2002 года, и в феврале ожидалось получение внешнего отзыва из ВМА. На предложение представить диссертацию коллективу кафедры профессор Кира сказал, что делать этого не надо: «Напишем и вышлем». Однако в нарушение правил ВАКа отзыв был представлен в совет поздно; более того, находясь в Перми, мне пришлось «мобилизовать» своего петербургского товарища для того, чтобы «вырвать» отзыв из рук профессора и лично переправить его в Томск. Но отзыв был отрицательным. Воистину, профессор был еще и прекрасным военным стратегом. И его усилия по спасению акушерства от психотерапии вскоре по достоинству были оценены наверху.

Мне же предстояло теперь поехать на кафедру акушерства и гинекологии ВМА и пытаться доказать важность работы на расширенном заседании сотрудников кафедры (несколько открытий, предложенных акушерству, не соответствовали их представлениям о подлинной науке). Туда же приехала и профессор Старцева. Я пытался отговаривать ее от этого шага, предполагая негативные последствия для здоровья. Но она все еще верила, что происшедшее — случайность.

Та апробация была вершиной всяческих нарушений и подтасовок. Сам заведующий кафедрой Кира исчез в неизвестном направлении и не отвечал на звонки по всем видам связи. Сочувствующие нам коллеги говорили, что он заперся один в своем кабинете. Председателем собрания был назначен учебный доцент (нарушение); рецензировала работу кандидат медицинских наук Каплун (нарушение), именно она и дала отрицательный отзыв. Профессор Цвелёв обвинил соискателя в представлении выводов, основанных на статистически незначимых различиях в изучаемых группах. А на возражения после заседания ответил тем, что надо понятней докладывать (до апробации изучал диссертацию несколько дней). Также публично сказал, что работа навеяла ему плохие воспоминания, связанные с неудачными попытками внедрения двадцать лет назад на кафедре ВМА метода абдоминальной декомпрессии с помощью импортной аппаратуры. Полученные же нами в работе результаты были для него, видимо, плохим настоящим: то, что удавалось делать диссертанту на одном единственном занятии в амбулаторных условиях без всякого специального оборудования, не могло рассматриваться как достижение («так просто не бывает»). Почти никого не заинтересовало полученное автором снижение количества преждевременных родов втрое, все упреки сводились к тому, что больных надо было обследовать глубже. Лишь доктор медицинских наук Г.В. Долгов сказал, что диссертация вполне может быть защищена даже в совете ВМА, «если по-другому расставить акценты».

Но был и есть в Петербурге один титан, профессор Ю.А. Гуркин, который считал работу интересной и заслуживающей искомой степени. Последовавшая на другой день апробация на совместном заседании кафедр акушерства и подростковой гинекологии с участием психологов явилась основанием для получения положительного внешнего отзыва от Петербургской государственной педиатрической академии. Однако подвиг во имя женщины, вызвав безмерное восхищение мужеством этого ученого, оказался напрасным. Теперь ученый совет в Томске допускает очередную импровизацию — выбирает тот отзыв, который ему больше подходит, а не тот, который устраивает соискателя.

Провал диссертации был разыгран «по нотам». Незадолго до этого появилась в Томске «крёстная мама» местного акушерства профессор Родионченко, отсутствовавшая на предзащите. За день до защиты она пригласила меня к себе и сказала с намеком, что очередной Форум «Мать и дитя» высказался о положительном влиянии препаратов железа на течение беременности, и все прочие доказательства не будут считаться доказательствами. Попросту, во избежание недоразумений, мне предлагали отозвать диссертацию.

Когда я решил ехать в Томск, зная об отрицательном отзыве ВМА, то понимал, что это выбор провала. Но я сделал его сознательно, полагая, что у меня может не быть другой возможности открыто заявить ученым, что они имеют ошибочные воззрения не только на возможности психотерапии, но и на использование железа у беременных. Многие врачебные ошибки происходят оттого, что клиницисты (в том числе профессора) не в ладах с фундаментальным знанием. Недостаточно переносить пробирки от постели больного в чью-нибудь научную лабораторию, чтобы познать истину чужими руками. Если ты сам не делал экспериментов с содержимым пробирок, то и школьный учитель биологии способен дать тебе фору. Еще Юм Давид писал: «Человек должен был бы отличаться чрезвычайной проницательностью, чтобы открыть при помощи размышления, что хрусталь есть продукт тепла, а лёд — холода, не ознакомившись предварительно с действием этих качеств». Клиницисты нередко считают свой долг перед наукой выполненным, если они что-то пришили или отняли. Оставляя себе только путь обобщений, они могут выбирать вовсе не те фундаментальные законы. А если твой шеф, не разобравшись, где истина, предпочитает выбирать точку зрения некоего коллектива ученых (так называемое “group mind”), то движение в другую от истины сторону может стать ускоренным. Мудростью наших богов двигают, скорее, интересы, чем жажда истины. Так было всегда. И учёная мантия нередко скрывает коммерсанта, а не первооткрывателя. Причины случившегося с работой сумел объяснить выдающийся мастер слова Юрий Нагибин: «Моя вина…, в другом, куда более важном — я не столь Никто, сколько Ничей». И вся непонятная процедура утверждения темы исследования (лучше сказать, помощи женщине) в прошлом уже позволяла предположить ее ненужность жрецам науки, которая привыкла требовать жертв у беременных.