Дмитрий Соколов - Книга сказочных перемен

Симпатичнейших людей

я наделаю скорей!

Пусть орут как детвора,

Водят танцы до утра!

10

А как пришла к нам осень ветровеюшко

стало натахе туговеюшко

летят листы со берёз

осопливливеет нос

а она ведь птица,

ей так не годицца!

11

Пришли к натахе птахе

трудные дни охи ахи

клювик сморщился,

хохолок стопорщился

жалко ее бедную

птицу любезную

12

Ура! Пришла красная пора!

Выкрасили сени как едрени фени,

Расставили лавки на шелковой травке,

Сели пить бражку вспоминать милашку

Была-то лепа, была-то люба,

А теперь улетела на небо, голуба.

Сверху глядит улыбается,

Радугой перехитряется

___ ___

___ ___

_________

___ ___

___ ___

___ ___

Ах, какая чудесная ситуация! Вольность! Внизу земля, а над нею – молния! (Так образно расшифровываются составляющие триграммы в Книге Перемен). Неукротимая и свободно льющаяся энергия!

Вот как переводится комментарий И Цзин к четвертой черте, в данном случае основной (единственная янская черта «правит» остальными иньскими): «Исходи из вольности. Обладание великим – доступно. Не сомневайся. Друзья соберутся вокруг тебя, как волосы, покрывающие шпильку».

Очень красивый иероглиф описывает гексаграмму «вольности» – он изображает ребенка, едущего на слоне.

Смирение, достигнутое на предыдущей стадии «сиротинушки», уравнивает «высокое» и «низкое». Отсюда и стартует вольность, с этой дионисийской энергетики, которая в карнавале сталкивает на равных герцогиню и прачку. Натаха птаха из наших частушек также легко перемешивает слои, отправляясь то в кабак, то на проспект; она, на самом деле, «идет» дальше, нарушая границу между животными и людьми (кто она – птица или женщина?)

Вместе с выравниваем «высокого» и «низкого» наступает вольность как нарушение запретов и законов. Все эти натахины штучки вроде выдергивания собственных перышек у речки и делание «симпатичнейших людей» из зеркала (надо полагать, собственные копии, кого же еще?) – из этой оперы. Она «исходит из вольности», а потому шикарно непредсказуема. И дела ей в основном удаются, это благоприятное для дел время. И даже не просто для дел, а для больших, сильных дел. Главный комментарий таков: «Вольность благоприятствует возведению на престол феодалов и движению войск».

И входит в комплект этой замечательной вольности еще такая штука как «раскаяние». В этом сюжете, когда среда не ограничивает действие, оно может быть ограничено только изнутри. Здесь благоприятна расстановка собственных границ и стойкое их уважение. И если этого нет, то легко оправдывается предсказание И Цзин: «Заглядишься на вольность – раскаешься».

Когда я дошел до этой гексаграммы в своей работе, произошла следующая история. Я был в гостях, где мне предложили покурить хорошей марихуаны. Я очень редко это делаю, но тут согласился. Трава была действительно очень хорошей и сильной. В нахлынувшем потоке образов и необычных для меня состояний я совершенно не знал, что делать. Потом наконец решил сесть написать сказку. Я сел и вывел слова «натаха птаха». Опять – я практически никогда не записываю непродуманные вещи, а здесь я писал каждую строчку, абсолютно не представляя себе следующую – не только ее смысл, но даже возможную рифму.

Постепенно родился текст «частушек». Только когда я закончил его писать, я понял, что он явно относится к гексаграмме 16, которую я собирался проработать. Меня охватило чувство всесильности. На одном порыве до глубокой ночи я принялся писать сказки для следующих гексаграмм, хотя – опять-таки, обычно – прорабатывал не больше одной гексаграммы за раз. И еще обычно я записывал вместе со сказкой комментарии, а тут «понесся» чисто по волнам творчества, пропуская всякое «заземление».

Было это две недели назад. Все эти две недели я не мог записать ни строчки, хотя думал о книге каждый день. Что-то явно пошло не так. Постепенно я вымарал все сказки, написанные вслед за частушками. Потом долго черкал сами частушки. И только когда сумел доправить (и дополнить) их до состояния, которое я не знаю как называется, но которое ощущаю как законченность, – вот тут ко мне «вернулась» книга. Кстати, все «сдвинулось» только тогда, когда я решил, что стишков должно быть 12 (а было то 8, то 11).

Что нам иллюстрирует данная история? А вот в аккурат ситуацию «вольности», с ее безбрежным и кайфовым потоком, который легко «зашкаливает» и рушит некие неизвестные, но очень важные законы. Этот поток ничто не ограничивает извне, и вся надежда только на внутреннее ограничение.

Чуточку подробнее: в этой ситуации есть следующие черты сюжетики вольности. Нарушение запрета вначале – и личного (обычно я не курю), и общественного (курение марихуаны запрещено в нашем государстве). Уравнивание «высокого» и «низкого» – и потому, что курение травы я обычно считаю чем-то примитивным и «низкопробным»; и в сочетании поэзии (для меня безусловно «высокого» искусства) с примитивной сюжетикой, «дубовой» рифмой и вполне пошлой символикой. Высвобождение буйного неконтролируемого потока – в данном случае слов, и, кстати, чувств. Чувство вседозволенности. И незаметный «перебор», который постепенно проявляется так же явно, как первоначальная пьянящая воля. Так и заканчивается комментарий И Цзин: «В становлении будет чрезмерность. Но беды не будет».

Дети мои, я хочу рассказать вам сказку. В одном лесу, хвойном да вольном, в тихой норке под кустом, под малиновым листом, жил Ёж, собою весьма хорош. Был он скрытен, хотя любопытен, глазки острые, ножки шустрые, плюс иголочки от хвостика до челочки. Знался с зайцами, бегал за белками, и жизнь его была такая себе певучая, а сказка начинается вот с какого случая.

Однажды на лес опустился туман, густой и теплый, как парное молоко. Ёжик спал, а потом проснулся, вышел на дорожку и обомлел. Всё, всё, всё было скрыто туманом-туманищем. Как зачарованный, Ёжик пошёл по лесной дороге, неведомо куда, а потом стало и неведомо откуда. Совсем по-другому пахли травы, и деревья, и цветы, и длинные, волшебные нити плыли по земле, как нестрашные змеи. Ёжик шёл, и даже немного спешил, как будто кто-то звал его.

И вдруг он увидел Лошадь. Мало того: это была Лошадь такого цвета… оранжевая – или светло-красная – и шёлково-рыжая – и волшебно прекрасная. Странно, что он смог её увидеть в тумане; застыл, а потом как пошёл – она шевельнулась и исчезла, а стук копыт он услышал лапками, и они застучали в его груди гулко-гулко среди безмолвного тумана.

И всё. Потом облако стало расходиться, подниматься, и Ёжик пошёл домой. Но только сердце его потеряло покой, сначала вроде легонько, а потом довольно, а потом по-настоящему. Рыжая Лошадь, оранжевая Лошадь, которую он видел в тумане, вмешалась в его мысли. Ничего в лесу не могло сравниться с ней. И вот Ёжик пожил-пожил в лесу, под своим кустом, под малиновым листом, а потом стал собираться в дорогу. Он узнал, что лошади живут на полях, и это совсем не лес, и идти туда долго-долго. Ну что ж! Он пошёл. Сначала по лесу, потом по долине, потом вдоль оврага, долго ли, коротко ль, вышел на поля и обомлел. Это что ж за ширь! Вообще! И ни одного дерева!