Дмитрий соколов - Виткины байки

Очень, конечно, хотелось писать. Но туалеты у нас по деревне во дворах. И идти туда из теплого дома вообще не хотелось ни разу. И Виточка подумала, что проснется попозже и обязательно сходит, только ночью уже можно будет до туалета так далеко не шлепать, а прямо у крылечка и облегчиться. Легли они с Ильей на одну тахту и быстрехонько заснули.

А проснулась Витушка от чего-то удивительно приятного. Такой вот чудесный кайф, как в раннем детстве (так она рассказывала) – тепло и мокро. Это она начала писать. Ну, раз уж начала, решила она, какой смысл прерываться; и отдалась потоку своего кайфа, дописав уже в постель все до конца.

Ну да, тут она уже подумала, что это сейчас так тепло и мокро, а скоро ведь будет холодно! И принялась будить своего кавалера. Это было довольно трудно. Он ей отвечал: «Да ну на хуй!» – и спал дальше. И когда наконец проснулся, а она ему сказала: «Илья, я уписалась!», он опять сказал: «Да ну на хуй! Не может быть!» Но постепенно суровая правда дошла до него. Он вскочил с постели и говорит: «Да ну на хуй! А как дальше спать?» Тахта была мокрой почти целиком. Витка говорит: «Давай я лягу на сухом краешке, а ты перебирайся к Емеле». Это друг Ильи, который спал на кровати в той же комнате. Илья согласился и пошел к Емеле. Витка ему говорит: «Ты же только мокрые вещи сними!» Он стал посреди комнаты и стянул с себя носки. Потом взялся за трусы (тоже мокрые), но стянув их до колен, вдруг подскочил и дернул их обратно: «Да ну на хуй! Это Емеля проснется с перепою, а тут я с ним в постели голый!» Витка хохочет и говорит: «Так ведь друг же, давай, иди!» Вроде уговорила, стал Илюша опять трусы снимать, глянул на друга – и опять не может. Витка, глядя на это, чуть второй раз не уписалась.

Постоял он, постоял в середине комнаты, а потом совершил – как утверждает Витка – свой самый мужественный поступок за всю их совместную жизнь. Он подошел к тахте, сказал Витке встать, а потом резко поднял всю верхнюю часть ложа, которая была, в сущности, большим матрасом, кинул его обратно сухой частью наверх, упал на него и сказал: «Все, будем спать так!»

Они легли, поржали немножко и заснули до утра.

Утром, конечно, Витка, стирала простыни в тазу на кухне (нету у нас ванных в деревенских домах!), а вся семья потешалась. Тут уж, я уверен, множество было хороших шуточек, да никто не запомнил. Городская приехала! Было где разгуляться!

Только Илья все приставал к ней и говорил: «Нет, ну я не понимаю, как так можно? Вот ты мне объясни – ну как можно так напиться, чтобы уписаться в постель?» Витка говорила: «А вот так можно, и так может быть с каждым!» А Илья говорил, несколько раз: «Ну нет, со мной такого быть не может! Я вообще не понимаю, как такое может произойти с нормальным человеком!»

Прошло с поры тех веселых колядок три-четыре месяца… И Витка совсем уже решила с Ильей расстаться. Как-то никак не решалась ему об этом сказать, но наконец собралась и сказала. Было это на чьей-то свадьбе в другом глухом уголке Крыма, где Илья был сватом, а Витка просто гостьей. Илья страшно расстроился. Оно, наверное, и понятно было, что дело к тому идет, но, короче, он на Витку страшно обиделся, наорал, а потом напился вусмерть. То есть вроде еще держался на ногах, но вел себя совсем пьяно. И вот уже свадьба закончилась, и пошли они спать в домик, куда их распределили (всех гостей разобрали местные родственники и друзья). Илья на входе стал довольно хамски приставать к хозяйке дома – так по-простому подошел к ней и сказал: «Ты со мною сегодня спишь!», был послан на хуй и упал спать в отведенном месте. Витка с хозяйкой и еще парой друзей сидели и болтали в одной из комнат.

И вот поздно ночью видят они такую сцену. По коридору на кухню идет Илья. Заходит на кухню, довольно аккуратно для пьяного, открывает духовку газовой плиты и какает туда. Потом с силой духовку захлопывает и идет обратно. Вся компания видит это через полуоткрытую дверь, вначале немеет, а потом идет Илью будить (он уже опять упал спать) и ругать. А он говорит: «Да ну на хуй! Я насрал в духовку? Это нереально! Это, наверное, Паша». Паша Матвеев, который спал с ним рядом, известный и любимый нами крымский художник, в общем-то, действительно способен на подобные поступки. Так что гипотеза могла бы прокатить – но тут-то все видели! И хозяйка жестко заявляет Илье, что или он идет отмывать содеянное, или она его отправляет спать на улицу. Илья хныкает, но идет за водой и тряпкой. Духовку он кое-как моет. А назавтра продолжающаяся свадьба имеет еще одну тему для веселья: сват насрал в духовку!

И не сразу, конечно, но потом Виточка ехидно спросила Благородного Дона: «Ну что, Илюша, понял, как можно по пьяни написать в кровать?»

И Благородный Дон, вероятно, таки что-то понял.

Витка к рассказу об этом глубокомысленно прибавляет: «Какая ясная символика! Духовка – это же женский символ, матка. Горячее место посреди дома, откуда рождается хлеб. Так что он отомстил женщинам, которые ему отказали – ну, мне, в первую очередь, и хозяйке заодно. А ведь духовка, блин, – это еще и духовное, душа!.. Куда хотел насрать, подлец!»

Первое детское воспоминание, по мнению многих психоаналитиков, несет в себе важную информацию о чем-то таком, что тоже несет важную информацию. Такое маленькое существо – представляете? – вообще какая-нибудь мурашка, муравей, а несет на себе Важную Информацию. Наверное, как Вечный Жид, оно обречено ее носить, пока не найдет места, куда бы положить, или кого-то, кто взял бы ее на себя.

Вот первое детское воспоминание Виточки, которая вообще свое раннее детство здорово помнит, в отличие от меня, грешного:

«Я просыпаюсь утром в своей кроватке. Мне 8 или 9 месяцев. Утро очень хорошее, солнечное. На большой кровати рядом с моей – папа и мама. Они очень красивые, им хорошо. Они занимаются любовью. Я хочу к ним. Я тяну к ним ручки, но они меня не берут. Я начинаю плакать, но они отворачиваются к стенке от меня и продолжают любиться. Я такая маленькая! Что я могу сделать? И тут вдруг я понимаю, что делать. Я сажусь и какаю – но не жидко, а такими маленькими тверденькими какашечками. А потом беру их по одной и кидаю в родителей».

Это совершенно обычный способ взаимодействия в их семье – кидаться говном. Как, кстати, в очень и очень многих семьях. Этот движняк уже давно захватил и нашу молодую семью. Хочется любви; но если ее нет, то мы кидаемся говном (упреками, обвинениями, раздражением и тому подобным). И чем больше говна, тем меньше возможность любви. Увы! Так и живем.