Владимир Леви - Искусство быть другим

- А зачем же вы...

- А зачем вы?! "Что такое общение"... Да все что хотите! Конфликт, сделка, любовь, поэзия... И ничего, как справедливо гласит ответ номер двадцать два.

- Так. Значит, и дар, талант общения или как его там - тоже все и ничего?

- А вот этого я не говорил. Вопрос поставлен в такой щекочуще-общедоступной форме нарочно. Ответы можно группировать. По контексту, по подразумеваемымжанрам... Видите: какие-то почти совпадают, другие соприкасаются, некоторые противоположны. Разные установки, у одних - вовнутрь, на владение собой, у других - вовне, на овладение другими. Одни упирают на сторону практическую-первый, двенадцатый, девятнадцатый, другие - на моральную - шестой, двадцать третий...

- Так это, стало быть, тест?

- Угу. (Не знаю, Читатель, какими буквами передать информацию об этом утвердительном звуке, обыкновенно издаваемом вместо литературного "да". "Угу" на бумаге выглядит угрюмо-неправдоподобно, "ага" претенциозно-простецки.) Вот именно. Прожективный тест. Для вкладывания личного содержания. Или выкладывания, как хотите.

- Что же вкладывается и выкладывается?

- Бувально все. Ценности. Шаблоны. Характеры.

Желания вытесненные и осознанные. Интеллект. Культура. Время и место. Ограниченность и ее преодоление.

- Общо, общо! Все и ничего! Демагогия, шарлатанство! Прошу конкретно! Ну, например, вот десятый: "Необъяснимый дар, обаяние, обаяние!" - тут что?

- Не что, а кто. Студентка. Девственница. При поверхностной общительности внутренне замкнута. Пассивно-эгоцентрична. Не уродлива, но считает себя самой непривлекательной особой на белом свете и от этого действительно сильно проигрывает...

- Понятно. А четвертый - "умение себя поставить"?

- Весьма красивый тридцатисемилетний мужчина.

Успел сменить девять мест работы и четырех жен. Ныне слесарь по металлоремонту, в очередной раз разведен.

Обратился по мелкому поводу невротической импотенции, но пришлось распутывать, как вы понимаете, все.

Человек с хронически воспаленной самооценкой, при внешней браваде раним ужасно, всю жизнь психологические дуэли и рукопашные. Имел судимость. Хобби - чеканка, вот это его штука (медный профиль в углу, чтото вроде царицы Тамары). Пишет стихи - "хоть ты поймешь меня не скоро, я все равно люблю тебя, я унесу тебя, как ворон, твой черный локон теребя...".

- Ясно. Чей номер семь - "умение управлять людьми незаметно"?

- А вы как думаете?..

- Ну, какой-нибудь психологически грамотный руководитель отдела...

- Почти угадали. Жена руководителя отдела.

- Жена?.. Короче, вы хотите сказать: сколько людей, столько проблем общения?

- Совершенно верно.

- А всеобщей единой Проблемы, стало быть, нет.

- Совершенно неверно. Есть.

- Так в чем же она?

- В ее непонимании.

- То есть?

- Нихт ферштейн.

- Не понимаю.

- Вот-вот... Циник, брысь! - Цинциняат, за минуту до того спрыгнувший с меня на пол, посягнул на одну из настенных рабочих бумажек, которую с соблазнительным шуршанием шевелил сквознячок. - Брысь, кому говорю! Моя твоя не понимай, стрелять буду!..

Циник понял, но этой последней репликой что-то во мне застопорилось. Я замолчал, Д. С. тоже. Мы играли в шахматы. В конце партии на доске остались два голых короля, белый и черный, неплохая модель двух психологов, понимающих, что они не понимают друг друга.

Мера небытия

В другой раз, у меня дома, Проблема была сформулирована иначе.

У психотерапевтов, надо заметить, бывают дни говорильные, после которых устает язык, болит горло и хочется умолкнуть навек, а бывают и такие, когда работаешь преимущественно ушами, и в конце дня хочется кому-то что-то сказать.

Рассказывает Д. С. обычно в лицах, энергично перевоплощаясь и иногда непроизвольно рифмуя.

- ...Ну так вот, дело давнее, но как сейчас... Был я болен, худ И сер, и пришел в тубдиспансер. Врач взглянул в мою, историю и послал в лабераторию. В течение суток нужно было, извините, плевать в баночку, ну, вы знаете. Прихожу я в тот подвал, где не раз уже бывал.

Чистота, пробирки, банки, две веселых лаборантки. Очевидно, не спешат. Посидите, говорят. Между делом переговариваются.

- Меркулова помнишь?

- Все с женой не может развестись?

- Ага, угу. Умер Меркулов.

- Когда?

- Недели три уж.

- Да у него вроде бэ-ка отрицательно.

- Отрицательно, отрицательно, а в два дня диссеменированный с менингитом.

- Это как Иванов...

- Лохматый Иванов?

- Цветочки носил.

- Трое детей.

- Жена вышла за двоюродного.

- Своего?

- Какого своего, за его. Подполковник.

- А Николай Степаныч вчера...

Что за странная штука... Не понимаю, где нахожусь...

Ничего не понимаю, я где-то не здесь. Меня нет... Кто эти женщины? Их тоже нет: пустые голоса, проходящие сквозь пустоту... Но кто-то же здесь сидит, на этом бледно-бежевом стуле, с темной баночкой в руках...

Ага. Это Баночка. Баночка, больше ничего.

...Они не имели никакого намерения травмировать мою психику. По той простой причине, что никакой такой моей психики для них вовсе не существовало: обладателем психики мог быть случайно забредший в лабораторию крокодил или Николай Степанович, но только не Баночка, обладателями психики были они, вскользь сочувствовавшие троим детям умершего, но не я...

В клинике, где случилось полежать недельку-другую, услышал мимоходом оброненное:

- Из тридцатой палаты выписывается фурункул носа.

Это уже почище, чем у Гоголя, а, коллега? Не какойнибудь нос, а Фурункул, его сиятельство Фурункул Носа, и разноцветных галунах с изумрудами...

В травматологии:

1 - Поступил череп. Женя, возьми его!

Женя череп в руки взял, быстро дырку залатал. Череп - чок, чок, чок! дарит Жене коньячок - от чистого сердца, право же, с искренней благодарностью.

И ушел, подмигивая затылочной костью.

В химчистке:

- Витя! Квитанция у тебя? Этот бежевый пиджак опять недоволен.

Я рвал, я метал, в книгу жалоб накатал. Шутка ли: за одну неделю пришлось побыть Пылесосом "Чайка", Ботинком Черным с Подошвой Оторванной, Бельем № 329042, Абонементом 2413543, Будильником "Восход", Утюгом на сто двадцать семь, Чайником на двести двадцать...

- Эка невидаль, - возразил я. - Я тоже не далее как вчера был Кофейником Эмалированным, а неделю назад Столиком-на-Колесах.

Д. С. как-то вдруг поскучнел, осунулся.

- Общая беда бытия... Вы не подумали часом, что я жалуюсь? Уже много лет врач, живущий во мне, денно и нощно твердит вот этому (указал на себя, но как-то неуверенно): "Послушай-ка, друг-потребитель... Прежде чем требовать от ближнего человечности, прояви ее сам. Да, да, элементарно. Войди в положение.

Встань, за его станок, за прилавок, хотя бы мысленно.

Посмотри оттуда на мир, на себя... Сразу увидишь, что мир приемщика химчистки беден благодарностями и богат претензиями, что он задерган Юбками, Пиджаками п Брюками, что потребитель его не щадит. Поймешь, что лаборантки, ковыряющиеся в мокроте, защищают свою психику отключением от обстановки, чему и служат разговоры о том о сем, а ты просто попал в их "слепое поле".