Михаил Шойфет - Нераскрытые тайны гипноза

Не многие лица восприимчивы к внушению на длительный срок. Сопротивление постсомнамбулическим внушениям гораздо сильнее, чем другим формам внушения. Отсроченное на время внушение обладает меньшей силой принуждения, чем непосредственно произведенное в гипносомнамбулизме. Отвлекаясь от индивидуальности загипнотизированных, следует сказать о том, что чем короче промежуток времени между внушением и временем его реализации, тем успешнее оно выполняется.

Кроме того, выполнение постсомнамбулических внушений в большей степени зависит от их содержания, чем выполнение прямых внушений. Стало очевидным, что некоторые люди реагируют на одно внушение гораздо сильнее, чем на другое. Некоторые суггеренды исполняют только те внушения, которые не противоречат их нравственному чувству и не вредят материальному благосостоянию. Например, если нескольким людям внушить, чтобы они принесли через неделю расписку о своем долге в 50 тыс. рублей, то возможно следующее развитие событий: один не ощутит борьбы между своей волей и внушением и придет в назначенный срок, тогда как другой придет, не выполнив полностью внушение, а третий может не прийти вовсе, даже если содержание внушения не противоречит его нравственному чувству.

Принимая во внимание честолюбивые стремления экспериментаторов, а именно желание блеснуть поражающими воображение результатами, следует с осторожностью относиться к сообщениям о больших сроках постсомнамбулического внушения. Классики гипнотизма называют следующие сроки успешного действия постсомнамбулического внушения: 1) Грассэ — 43 дня; 2) Льебо — 52 дня; 3) Бернгейм — 63 дня; 4) Молль — 4 месяца; 5) Бони — 172 дня; 6) Льежуа, Льебо и Больедруа — один год. Поззо сообщил, что отучил даму бояться грозы, причем внушение сохраняло силу в течение 26 лет.

В выполнении отсроченного внушения профессор Бони видит результат бессознательной мозговой деятельности. Он говорит, что наш мозг — машина, работающая без нашего ведома, она занимается такой работой, которую мы и представить себе не в состоянии, и что «явления сознания — это лишь малая толика этой таинственной работы». Бессознательное измерение времени, продолжает Бони, одно из действий бессознательной мозговой деятельности. «Будучи атрофированной у цивилизованного человека, эта способность в значительной степени существует у дикарей и животных. Если хозяин замешкался, собака, привыкшая выходить с ним в известный час на прогулку, показывает своей выразительной мордашкой, что настал для этого час».

Свои рассуждения профессор Бони иллюстрирует примером. Загипнотизированному внушили, что ровно через 123 дня он вложит лист белой бумаги в конверт и пошлет его по известному ему адресу. Через 23 дня его снова загипнотизировали и спросили, помнит ли он что-нибудь о внушении. Он повторил приказ о письме и добавил: «Осталось сто дней». Его спросили, считает ли он дни. «Нет, — последовал ответ, — это делается само собой».

Ипполит Бернгейм не согласен с Бони. Он говорит: «Я понимаю бессознательную мозговую деятельность лишь настолько, насколько она относится к явлениям растительной жизни: мозг без нашего ведома принимает участие в актах кровообращения, дыхания, питания и пр. Но мысль с того момента, как она образовалась, всегда уже есть явление сознания: загипнотизированный, который крадет, повинуясь внушению, и сумасшедший, который убивает, знают, что они крадут и убивают. Если они не ответственны за свои деяния, то только потому, что их нравственное сознание извращено насильственным образом; безумие и внушение господствуют над всем их существом. Состояние их сознания изменено, как это может случиться и при сильных эмоциях, например при гневе. Субъект, придя в нормальное состояние, освободившись от власти внушения, безумия, гнева, возвратившись к обыкновенному состоянию, может все забыть. Однако его действие было сознательным, хотя воспоминание о нем теперь и изгладилось. Существуют скрытые идеи, но нет идей бессознательных» (Бернгейм, 1888, т. 2).

«У кого настоящее сомнамбулическое состояние, у тех происходит полная потеря памяти после пробуждения, — говорит физиолог Бони и приводит пример — Я внушаю Катрин, что, покинув сомнамбулизм, она непременно должна поцеловать Аннету. Она встает, выполняет внушение как бы по своему желанию и даже шутит, как будто она находится наяву. Минуту спустя я ее спрашиваю, зачем она вставала. „Не знаю, может, размять ноги немного“. — „А что вы сказали Аннете?“ — „Ничего, я уже полчаса не разговариваю с ней“». Английский исследователь Эдмонд Герней упоминает еще об одной особенности. «Если мы возьмем субъекта, — говорит он, — который не поддается внушению наяву и легковнушаем в сомнамбулизме, то можно заметить, что в момент исполнения отсроченного внушения он снова становится внушаемым. Во время выполнения внушенного действия можно сделать ему внушение, которое наяву он принял бы за шутку, но теперь выполняет его, как будто оно дано ему в сомнамбулическом состоянии». Герней здесь не договаривает одной важной детали: состояние, в котором выполняется постгипнотическое внушение, — гипносомнамбулическое.

В момент выполнения постсомнамбулического внушения у испытуемого можно обнаружить четыре важных психологических свойства: 1) забывание действия после его выполнения; 2) наличие воспоминаний о прежних состояниях сомнамбулизма в момент выполнения постсомнамбулического внушения; 3) изменение общего состояния чувствительности; 4) усиление внушаемости.

Имеет ли постсомнамбулическое внушение аналогию в душевной патологии? Общего ответа для всех случаев нет. Что касается невроза навязчивых состояний, то здесь просматривается некая аналогия. Больные вынуждены заниматься мыслями, которыми, собственно, не интересуются. Они чувствуют побуждения к действиям, чуждые импульсы, от выполнения которых никак не могут отказаться.

Стоит сказать несколько слов о том, как выполняют постсомнамбулические внушения больные истерией. Не у каждого загипнотизированного можно наблюдать перечисленные выше психологические признаки. Пьер Жане был поражен, как Люси (девятнадцатилетняя девушка, у которой каждый день были истероэпилептические приступы) выполняла постсомнамбулические внушения. «У нее, — говорит Жане, — был самый естественный вид, она говорила, двигалась и вполне отдавала себе отчет в своих действиях, которые совершала произвольно, но вместе с этими сознательными актами она как бы по рассеянности выполняла и внушенные ей в сомнамбулизме действия. При этом она не только забывала о ниж после выполнения, как большинство сомнамбул, но, по-видимому, даже не сознавала свои действия в момент исполнения».