Михаил Шойфет - Нераскрытые тайны гипноза

Лишь постепенно стало очевидным, что это далеко не так. Разнообразные приемы косвенного опроса, подведение к спонтанному высказыванию на требуемую тему нередко давали более достоверные результаты, чем самые откровенные прямые ответы. Даже самая благочестивая исповедь не устраняла искажающее влияние неких глубинных бессознательных, но властных сил. Так стало очевидным, что ключ к тайнам душевной жизни лежит в психологии бессознательного.

Психоанализ придал понятию истины новое измерение. До него считалось, что человек говорит истину, если он верит в свои слова. Однако субъективная убежденность ни в коем случае не является достаточным критерием искренности. Человек может верить, что действует из чувства справедливости, но его настоящий мотив — жестокость. Он может верить, что его мотивом является любовь, но на самом деле им движет стремление к мазохистской зависимости. Человек может верить, что им руководит долг, хотя основной его мотив — тщеславие. Тому, кто их использует, большинство рационализации кажется истинными. Человек не только хочет, чтобы другие верили в его рационализации, но и сам верит в них; и чем больше он хочет защитить себя от осознания своей истинной мотивации, тем сильнее должен в них верить.

Факт существования в психике глубинного бессознательного пласта, с одной стороны, и возможность сокрытия субъектом своих подлинных мотивов — с другой, давно стал настоящим камнем преткновения при экспериментальном исследовании личности. Мотивы скрываются или намеренно маскируются в силу социальной осторожности, подстраивания под социально одобряемые образцы поведения. Вопреки предостережению М. Аврелия о том, что «кто не исследует движение собственных мыслей, не может быть счастлив», картина не меняется.

Возможно ли познать происходящее в нашей душе, не стоит ли на этом пути преграда, заложенная самой природой и делающая душевную жизнь по каким-то высшим соображениям непознаваемой? Случайно ли метод, применяемый в психологии, интроспекция (внутреннее самонаблюдение), не дал того, что от него ожидали, и все усилия исследователей не смогли преодолеть несовершенство этого метода?

Американский психолог Липер находит свое объяснение этому положению: «…основная трудность состоит в том, что, даже когда имеются субъективно различимые признаки, с помощью которых каждый из нас способен до известной степени определить, испуган он, сердит, страдает от одиночества или переживает что-то еще, никто не располагает средствами для описания подобных субъективных состояний, чтобы сообщить с их помощью свое знание другим. Вместо этого человеку приходится описывать ситуацию, которая вызвала его эмоциональную реакцию, содержание мыслей, возникающих в этой ситуации, либо обусловленное ею поведение» (Липер, 1984).

К первым беллетристическим произведениям психоаналитического характера следует отнести «Исповедь» Августина Блаженного (354–430 гг. н. э.), в которой он рассказывает о заблуждениях своей юности. «Исповедь» оказала большое влияние на возникновение и развитие психологической «исповедальной» прозы нового времени, в частности на великого французского мыслителя Ж. Ж. Руссо, который мечтал в своей «Исповеди» (1782) довести искусство психологического самоанализа до уровня самых точных наук того времени. «В известном смысле, — писал он, — я произведу на самом себе те опыты, которые физики производят над воздухом, чтобы знать ежедневные изменения в его состоянии. Я приложу к своей душе барометр, и эти опыты, хорошо налаженные и долгое время повторяемые, могут дать мне результаты, столь же надежные, как и у них». Но, как известно, самое сложное для личности — познать и изменить себя (Руссо, 1935), поскольку, как сказал Геродот: «Судьба человека заключена в его душе».

С тех пор прошло 200 лет, барометр-психометр даже писатели-фантасты еще не придумали, а проблема методов исследования по-прежнему одна из острейших. Чтобы наблюдать и затем описывать проявления собственной психики, человеку нужно как бы раздвоиться: одно его «Я», назовем его «Я-деятель», активно действует, мыслит, радуется, страдает, а другое, назовем его «Я-наблюдатель», в это самое время оценивает, анализирует, контролирует, иными словами, подсматривает за первым. До определенной степени именно так в действительности и раздваивается каждый человек начиная чуть ли не с трехлетнего возраста. Но далеко не все свои психологические процессы мы способны наблюдать. Самонаблюдение ненадежно и по другой причине: есть довольно обширная область переживаний, которые в психологии получили название подсознательных. Мы можем не подозревать о некоторых своих чувствах, стремлениях и мотивах поведения.

Ограниченность научного (вербализуемого, дискурсивного) познания внутреннего мира человека способна привести к мысли о невозможности его познания вообще. «Каждый из нас знает уникальность своего внутреннего мира. Становление каждой уникальной индивидуальности лежит за пределами научных исследований» (Eccles, 1979, р. 144). При самоотчете, который требуется психологу, нужна абсолютная искренность. А это само по себе не так легко. Сравнение даже предельно искренних человеческих документов — писем, дневников, автобиографий — с действительностью почти всегда обнаруживает, что человек невольно искажает то, что происходило на самом деле. Одна из причин заключается в субъективности человеческого восприятия. Мы смотрим на мир сквозь призму своего опыта, своих мыслей и чувств, как говорится, «судим по себе».

Даже Ж. Ж. Руссо, обещавший приложить к своей душе барометр беспристрастного анализа, оказался далеко не столь объективным, как ему самому хотелось и казалось. Его «Исповедь» как образец художественного произведения гениальна, но как психологический протокол неточна. Польский исследователь психологии литературного творчества Парандовский, проанализировавший множество мемуаров и дневников писателей, пришел к выводу, что «абсолютной искренности не существует. Не раз перо останавливается на середине страницы, не раз глаза, смотрящие на слова, не запятнанные ложью, устрашаются тени чужой, неведомой фигуры, которая когда-то в будущем склонится над этими страницами, — достаточно мига такой рефлексии, и чистота внутреннего голоса окажется замутненной. Мы настолько тесно связаны с людьми, настолько тщательно они за нами наблюдают, подслушивают, даже когда мы находимся в полном одиночестве, что все это дает знать о себе, стоит лишь взяться за перо. Как выясняется, что есть вещи, о которых человек никогда не осмелится поведать кому бы то ни было».