Томас Сас - Фабрика безумия

Подобно многим другим психиатрическим открытиям и нововведениям, успокоительное кресло Раша представляло собой адаптацию инквизиторского инструмента для работы с ведьмами, известного как «ведьмин стул». Это устройство представляло собой «железное кресло с тупыми иглами по всей его поверхности, на котором обвиняемую фиксировали специальными замками, разжигая под сиденьем огонь... идея пытки состояла в том, что она помогала достичь истины. Боль доводила душу человека до крайней точки его смертного существования. Здесь, во всей ее обнаженности, ей задавали вопрос и она отвечала на него» [494] Williams C. Witchcraft, p. 178. .

Другим вкладом Раша в психиатрическую тёрапию стала машина, которую он называл «гиратор». Она состояла из «вращающейся доски, к которой привязывали пациентов, страдающих от „тихого сумасшествия”, так чтобы голова находилась как можно дальше от центра. Ее было можно вращать с дикой скоростью, вызывая сильный приток крови к голове...» [495] Deutsch A. Ibid., p. 79. . Ирония в том, что в наши дни психиатры и представители общественных наук не моргнув глазом отвергают «патриотизм» как оправдание насилия по отношению к зарубежным врагам — и тепло приветствуют «терапевтизм» как оправдание насилия по отношению к душевнобольным пациентам. Как мы уже видели, Дойч объясняет изобретение Рашем «успокоителя» гуманными соображениями. На самом деле мы вообще не можем быть уверены в том, почему он изобрел его. Мы знаем только, что Раш заявлял о том, что им двигали благие намерения. В письме, датированном 1810 годом, он так описывает цель этого изобретения: «Чтобы избежать этих зол „успокоителя” и в то же время сохранить все выгоды принуждения, я прибегнул к помощи настоящего столяра-краснодеревщика...» [496] Ibid. (курсив мой. — Т. С.). Тем не менее Бингер настойчиво утверждает, что действия Раша полностью оправдываются его намерениями.

Психиатрия не откажется от своих насильственных и принудительных методов до тех пор, пока не осудит их применение своими героями. Вот почему я критикую не только методы лечения Рашем душевнобольных, но и их одобрение и прославление современными психиатрами и обществоведами [497] Следующих кратких цитат достаточно, чтобы показать, как психиатрические пропагандисты возводят Раша в идолы. «Это было сердце, восставшее против бесчеловечного обращения с безумными» (Riedman S. R., Green С. С. Benjamin Rush, p. 233). «[Раш] трудился во имя добра даже тогда, когда действовал наихудшим образом... он всегда стремился, какими бы насильственными ни были его методы, оставаться гуманистом» (Flexner ]. Th. Не sought to do good [«Он стремился делать добро»] // New York Times Book Review. 1966. Nov. 13, p. 60). . Факты более не оспариваются. Даже Дойч признает их, хотя и старается избегать обвинений в адрес Раша и других «великих» психиатрических творцов добра. «Довольно странно, — пишет он, — что пытки и ужасы, которые в предыдущие века применялись в качестве откровенных наказаний, получили в эту эпоху благословение уважаемых теоретиков медицины в качестве достойных восхваления терапевтических мер... Врачи, специализирующиеся на заботе о безумных, превзошли самих себя в создании механизмов устрашения» [498] Ibid., р. 81. . Однако все это выглядит странным лишь до тех пор, пока мы наивно считаем «душевное расстройство» настоящей болезнью, а не категорией, ставшей преемником понятия «ересь», покуда мы считаем психиатров врачами, а не последователями инквизиторов в деле принудительного контроля, до тех пор, пока психиатрическое вмешательство представляется нам лечебной мерой, а не наказанием, заменившим инквизиторские пытки [499] Анонимному испанскому инквизитору приписывают следующее высказывание по вопросу об ужасах инквизиции: «Не так уж важно, виновны или безвинны те, кто умирает из-за религии, пока нам удается стращать народ их примером» (Miller Н. J. Freedom in the Western World, p. 173). В равной мере это замечание справедливо по отношению к методам донаучной медицины и институциональной психиатрии. Психологические связи между готовностью помогать и жестокостью, конечно, отмечались неоднократно. Вот что утверждал по этому вопросу Рассел: «Когда, оглядываясь, мы видим мнения прошедших лет, сейчас признаваемые абсурдными, обнаруживается, что в девяти случаях из десяти они служили для того, чтобы оправдывать причинение страдания... я не могу припомнить хотя бы один случай ошибочного медицинского лечения, который состоялся бы с согласия пациента, а не против его воли» (Russel В. Unpopular Essays, p. 148). .

«Успокоителем» и «гиратором» не исчерпываются терапевтические методы Раша. Он применял «ныряние», которое состояло в погружении пациентки в воду со словами о том, что ее утопят. Дойч защищает эту грубую адаптацию «испытания водой» времен охоты на ведьм заявлением о том, что терапии Раша «были воистину нежными, если сравнивать их с методами, которые допускали многие из его признанных современников» [500] Ibid., p. 80. , в то время как Бингер называет «ныряние» «разновидностью остроумного устрашения» [501] Binger C. Ibid., p. 277. .

Отец американской психиатрии, таким образом, оказывается авторитарной, господствующей, склонной к насилию, ревностной персоной. Он усматривал душевную болезнь повсюду, куда только падал его взгляд, и был готов применять самые устрашающие меры, для того чтобы контролировать это ужасающее бедствие. В самой этой позиции усматриваются корни того вреда, от которого доблестный защитник нас предположительно уберегает. «Диагност» такого рода, будь то священник или врач, не отыскивает ни ведьм, ни сумасшедших. Он создает их. Никто, конечно же, не мог сказать, скольких жертв сотворил Раш. Судьба одной из них, однако, заслуживает краткого упоминания. Я имею в виду Джона, сына самого Раша.

Может показаться неблаговидным это обсуждение семейных дел психиатра, чьи идеи и практики должны интересовать автора прежде всего. Подобно большинству людей, я считаю доводы ad hominem [502] Ad hominem (лат.) — применительно к человеку. Доводы, не опирающиеся на объективно установленные факты, а рассчитанные на чувства убеждаемого. (Примеч. пер.) отталкивающими и не намереваюсь полагаться на них. Однако в том, что касается исследования человеческого поведения, существует важное различие между усилиями, нацеленными на обесценивание идей и достижений человека путем указания на неприглядные стороны его личной жизни, и рассмотрением определенных аспектов личной жизни человека для того, чтобы установить, какое воздействие эта сторона жизни оказала на него как на частное лицо и как на общественного деятеля. Такое использование частных сведений о психиатрах, психологах, политиках, художниках и т. д. может, как мне кажется, быть и правомерным, и полезным.