Эрик Эриксон - Детство и общество

Чтобы передать степень моего удивления при обнаружении модусов органа среди того, что (в противоположность уникальным элементам) я стал называть общими элементами в конструкциях этих детей, нужно признаться в том, во что, вероятно, трудно поверить: я ни на что особенное не рассчитывал и, фактически, был движим удовольствием от свежести опыта работы с таким количеством детей, к тому же здоровых. Готовность удивляться относится к профессиональным качествам клинициста; ибо без нее клинические «данные» вскоре утратили бы поучительное качество новых (или правдиво подтверждающих) находок.

По мере того, как дети - один за другим - сосредоточивались с ответственностью мастера на своих конфигурациях, которые должны были стать «совершенно правильными», прежде чем можно было бы объявить о выполнении задания, я постепенно начал сознавать, что приучаюсь ожидать различных конфигураций от мальчиков и девочек соответственно.

В качестве примера, приводящего нас непосредственно к модусу женской инклюзии (IV1), укажем, что девочки гораздо чаще мальчиков устраивали комнату в виде расставленной по кругу мебели, без стен. Иногда такая круглая конфигурация из мебели подавалась так, будто в нее вторгается что-то угрожающее (хотя бы и смешное), например, поросенок (см. рис. 6) или «отец, возвращающийся домой верхом на льве». Однажды мальчик выстроил такую «феминную» сцену с дикими зверями в роли незванных гостей, и я ощутил неудобство, которое, как полагаю, часто выдает экспериментатору наличие у него сокровенных ожиданий. И на самом деле, уходя, уже у самой двери, мальчик воскликнул: «Здесь что-то не так», вернулся и с видом облегчения расположил зверей по касательной к окружности из мебели. Только один мальчик построил и оставил без изменений такую конфигурацию, причем дважды. Он страдал ожирением и имел женоподобное сложение. Когда гормональная терапия начала давать желаемый эффект, он возвел в своей третьей конструкции (через полтора года после первой) самую высокую и самую тонкую из всех башен, какую только можно было ожидать от мальчика.

Рис. 7

Далее, в конфигурациях мальчиков преобладали высокие строения. Однако противоположность возвышению, то есть падение , было в равной мере типичным для них: развалины или рухнувшие строения встречались только у мальчиков (выше я указал единственное исключение). В связи с самыми высокими башнями систематически проявляется что-то вроде понижательной тенденции, но в таких разных формах, что ее можно проиллюстрировать лишь с помощью «уникальных» элементов. Один мальчик после долгих колебаний разобрал чрезвычайно высокую и прочно сложенную башню, чтобы выстроить окончательную конфигурацию в виде простого и низкого сооружения без какого-либо «волнующего» содержания; другой весьма ненадежно сбалансировал свою башню и указал на то, что прямая угроза падения и есть «захватывающий» элемент в его истории (на самом-то деле именно в этом падении состояла его история). Третий мальчик, построивший особенно высокую башню, положил у ее основания игрушечного мальчика и пояснил, что тот упал с ее вершины; четвертый оставил кукольного мальчика сидящим высоко на одной из нескольких искусно сделанных сложных башен, но заявил, что этот «мальчик» страдал психическим расстройством (рис. 7). Самую высокую башню построил самый низенький мальчик; а цветной мальчик, как уже отмечалось, построил свою сцену под столом. Все эти вариации бесспорно указывают на то, что переменная «высокое-низкое» является маскулинной переменной . Изучив ряд историй участвовавших в нашем исследовании детей, я осмелюсь дополнить этот основной вывод клиническим суждением: крайняя высота (в сочетании с элементом разборки или падения) отражает потребность ребенка в сверхкомпенсации сомнения в собственной маскулинности или страха за свою маскулинность.