Эрик Эриксон - Детство и общество

Мы исследовали положение семьи мальчика среди индейцев и белых. И те, и другие характеризовали его отца тремя роковыми словами: «У него есть деньги». [По-английски «Не has money». - Прим. пер. ] Регулярные посещения банка в ближайшем городке, по-видимому, придали ему тот «чужой запах», который приобретает муравей, пересекая территорию другого «племени», и за который его убивают по возвращению в свой муравейник. Здесь же, вероятно, изменник становится социально мертвым после того, как он сам и его семья раз и навсегда обрели порочную идентичность «того-кто-бережет-свои-деньги-для-себя». Она оскорбляет один из старейших принципов экономики сиу - щедрость.

«Идея длительного накапливания средств чужда индейцам дакота. Если мужчина имеет достаточно средств, чтобы не умереть от голода, по крайней мере, в ближайшем будущем, и к тому же располагает резервом времени для медитации и еще чем-то, что можно дарить другим по случаю, он относительно доволен... Когда еды мало или вовсе нет, он может запрячь лошадей и отправиться со своей семьей в гости. Еда делится поровну, пока ее совсем не остается. Самый презираемый человек - тот, кто богат, но не делится своим богатством с окружающими его людьми. Вот он и есть действительно «бедный».» [Н. S. Mekeel, The Economy of a Modern Teton-Dakota Community , Yale Publications in Anthropology, №№.1-7, Yale University Press, New Haven, 1936.]

Венцом принципа уравнивания богатства в экономической системе сиу было «раздаривание», т. е. предложение всей собственности хозяина гостям на празднике в честь друга или родственника. Чтобы полнее почувствовать эту идеальную антитезу мерзкому образу скряги, нужно понаблюдать за тем, как даже сегодня индейский ребенок на каком-нибудь обрядовом празднике раздаривает свои скудные сокровища (монетки или вещи), которые его родители скопили именно для такого случая. Он буквально излучает нечто такое, что позднее мы сформулируем как чувство идеальной идентичности: «Я действительно такой, каким вы меня видите сейчас, и такими же всегда были мои предки».

Экономический принцип раздачи (дарения) и высокий престиж щедрости были, конечно, в давние времена тесно связаны с необходимостью. Кочевники нуждаются в неприкосновенном минимуме домашнего имущества, который они способны переносить с собой, и не более того. Племена, живущие охотой, зависят от щедрости наиболее удачливых и умелых охотников. Однако насущные потребности изменяются гораздо быстрее истинных добродетелей, и одна из самых парадоксальных проблем человеческой эволюции заключается именно в том, что добродетели, первоначально предназначавшиеся для обеспечения самосохранения индивидуума или группы, затвердевают под давлением анахронического страха вымирания и, поэтому, могут сделать людей неспособными адаптироваться к изменившимся нуждам. Фактически, такие окаменелости былых добродетелей становятся неподатливыми и, в то же время, трудноуловимыми препятствиями к перевоспитанию. Ибо, однажды лишенные универсального экономического значения и всеобщего почтения, они распадаются. При этом они сочетаются с прочными чертами характера, которыми одни люди наделены в большей степени, другие - в меньшей, и сливаются с особенностями окружающей группы, такими, например, как расточительность и беззаботность белой бедноты. В конце концов, администратор и учитель могут и не отличить, когда они имеют дело со старой добродетелью, а когда - с новым пороком. Взять хотя бы денежные пособия или продуктовую и техническую помощь, причитающуюся отдельным семьям на основе прошлых договоров и официально распределяемую в соответствии с нуждой и заслугами. Так вот, всегда можно узнать, когда кто-то получил такие «дары», ибо по всей прерии в маленьких фургонах к нему съезжались бы его менее удачливые (в данный момент!) родственники для законного участия в празднике первобытного коммунизма. Значит, несмотря на продолжавшиеся несколько десятилетий попытки посредством образования добиться включения индейцев в нашу монетарную цивилизацию, их древние аттитюды сохраняют господство.

Первый инсайт, который возник при обсуждении этих вопросов в нашем семинаре, состоял в следующем: нет ничего более бесплодного во взаимоотношениях отдельных лиц или групп, чем подвергать сомнению идеалы противной стороны, демонстрируя, что, согласно логике сомневающегося, представитель противной стороны непоследователен в своей проповеди. Ибо всякая совесть, индивидуальная или групповая, обладает не только специфическим содержимым, но и своей специфической логикой, которая охраняет ее согласованность.

«Они безынициативны», - говорили обычно раздраженные белые учителя по поводу индейских детей. И действительно, желание индейского мальчика выделяться и состязаться, вполне выраженное при одних обстоятельствах, может полностью исчезать при других. Члены легкоатлетической команды, например, могут колебаться на старте забега. «Почему мы должны бежать? - говорят они. - «Ведь уже известно, кто собирается победить». Возможно, у них существует подсознательная мысль, что того, кто выигрывает, ждет не слишком хорошее будущее. Ибо история Мальчика-Чей-Отец-Имел-Деньги имеет свои параллели в судьбе всех тех индейских мальчиков и девочек, которые показывают, что всерьез принимают требования своих педагогов и находят удовольствие и получают удовлетворение, выделяясь среди других в школьных занятиях. Их оттягивают назад, к среднему уровню, неуловимые насмешки остальных детей.

Микил проиллюстрировал особые проблемы индейской девочки, обратив внимание участников на одну поистине трагическую подробность. Первое впечатление, неизбежно получаемое маленькой индейской девочкой от поступления в белую школу, состоит в том, что она (девочка) - «грязная». Некоторые учителя признаются, что они вряд ли способны скрыть свое отвращение к домашнему запаху индейского ребенка. Разборные типи североамериканских индейцев, конечно, легче освобождались от накопленного запаха, чем их сегодняшние каркасные дома. В школьные годы ребенка приучают к опрятности, личной гигиене и пользованию стандартным набором косметики. Отнюдь не усвоив полностью других аспектов свободы действий и амбиций белых женщин, преподносимых ей с исторически гибельной внезапностью, девочка-подросток возвращается домой привлекательно одетой и чистой. Но скоро приходит тот день, когда родная мать и бабушки назовут ее «грязной девушкой». Ибо чистая, в индейском смысле, девушка - это такая девушка, которая научилась избегать определенных вещей в период менструации; например, предполагается, что она не будет брать руками определенную пишу, поскольку та, мол, портится от ее прикосновения. Большинство девушек неспособны снова принять статус прокаженных на время менструального периода. И все-таки они еще не достаточно эмансипированны. Им почти никогда не дают возможности, да и сами они, фактически, не готовы и не хотят жить жизнью американской женщины; но и снова быть счастливыми в условиях замкнутого пространства, негигиеничной интимности и бедности окружения они способны лишь в редких случаях.