Ричард Лоув - Последний ребенок в лесу

Теперь, когда время лазания по деревьям осталось для меня далеко позади, я часто думаю о непреходящей ценности тех исключительных, беспечных дней на заре моей юности. Я наконец понял, насколько для меня была важна открывавшаяся с вершин деревьев дальняя перспектива. Лес стал моим риталином [11] Широко применяемое лекарство, антидепрессант. — Прим. пер. . Природа дала мне спокойствие, научила меня сосредоточенности и при этом обострила мои чувства.

Многие представители моего поколения, взрослея, принимали щедрость природы как должное; мы полагали (когда вообще об этом задумывались), что поколению, которое придет после нас, будет дано то же, что и нам. Но что-то изменилось. Сейчас я наблюдаю явление, которое можно назвать расстройством, вызванным природодефицитом. Этот термин ни в коей мере не является медицинским диагнозом, но он показывает, над какой проблемой стоит задуматься, и говорит о возможных способах ее решения не только для детей, но и для всех нас.

Сам я заметил эти изменения в конце 1980-х годов. Я собирал тогда материалы для книги «Дети будущего» (Childhood's Future), в которой анализировал новые реалии жизни семьи. Я взял интервью почти у трех тысяч детей и их родителей из разных уголков страны, живущих и в городах, и в пригородах, и в сельской местности. Тема контакта с природой затрагивалась как в классных комнатах, так и в уютных гостиных. Я часто думаю над одним исключительно честным ответом, который мне дал Пол, четвероклассник из Сан-Диего: «Я люблю играть дома, потому что там есть электрические розетки».

Варианты такого ответа мне довелось выслушать во многих классах. Хотя, если говорить по правде, детей, для которых природа по-прежнему таит в себе прекрасную загадку, не так уж мало. И в то же время кому-то она кажется такой… малоинтересной, запрещенной, чуждой, опасной, более интересной на экране телевизора.

«Это все из-за телевизора, — говорила одна мама в городе Свартморе, штат Пенсильвания. — Наше общество стало малоподвижным. Когда я росла в Детройте, мы все время проводили на улице. А тех, кто сидел дома, считали странными. У нас не было больших и широких площадок, но мы все равно всегда выходили на улицу, на любое свободное место. Прыгали через веревочку, играли в мяч или в классики. Даже когда повзрослели, мы все равно выходили играть на улицу».

Ее поддержал один из родителей:

«Во времена нашей юности было еще одно отличие: наши родители не сидели дома. Я не хочу сказать, что они ходили во всякие там оздоровительные центры или что-то в этом роде. Нет. Но они все равно не сидели дома, а выходили хотя бы на крыльцо поговорить с соседями. А теперь, когда взрослые занялись фитнесом, детей остается только пожалеть. Еще ни в одном поколении американцев дети не были такими. Бывает так, что их родители занимаются на улице оздоровительным бегом, а дети тем временем сидят в четырех стенах».

Таков был приговор родителей, бабушек и дедушек, тетушек и дядюшек, учителей и прочих представителей старшего поколения по всей стране; я слышал его даже в тех местах, где надеялся встретить иное мнение. Так, например, я посетил пригородные районы среднего класса города Оверленд-Парк в штате Канзас, подростком я сам жил недалеко оттуда. За несколько последних десятилетий исчезли многие леса и поля, и все-таки осталось немало мест, где можно порезвиться на воздухе. И что же, играют ли там дети? «Не часто», — отвечали мне родители, которые как-то вечером собрались в гостиной, чтобы поговорить о будущем своих детей. Хотя некоторые из них жили в одном и том же доме, в этот день они встретились впервые.

«Когда наши ребята учились в третьем или четвертом классе, за домом еще было небольшое поле, — сказала одна из мам. — Дети жаловались, что им скучно. И я тогда сказала: „Ну хорошо! Так, значит, вы скучаете? Идите-ка в поле за домом и погуляйте там часика два. Найдите сами, чем заняться. Поверьте мне и попробуйте разочек. Может, вам очень понравится“. Жалея, что так получилось, они пошли в поле. Прошло два часа, а они еще не вернулись и пришли домой гораздо позднее. Я спросила почему. Они ответили: „Было так здорово! Мы и не думали, что там может быть так интересно“. Они лазили по деревьям, все рассматривали, гонялись друг за другом; играли во всякие игры, совсем как мы, когда были в их возрасте. Конечно, на следующий день я сказала: „Эй, ребята! Что-то вы опять заскучали! Почему бы вам опять не пойти в поле?“ А они ответили: „Да ну… Мы ведь там уже были“. Им не хотелось делать то же, что и вчера».

«Я не уверен, что правильно понимаю, о чем это вы, — Вступил в разговор один из пап. — Думаю, моим девочкам доставляют радость и луна на небосклоне, и красота заката, и цветы. Им нравится, когда меняют листву деревья, и всякое такое…»

Другая мама из этой группы покачала головой: «Конечно, они многое подмечают. Но они такие рассеянные». Она рас-сказала, как ее семья недавно ездила кататься на лыжах в Колорадо: «День был великолепный, такой тихий. И дети ехали на лыжах с горы. А на головах у них включенные наушники. Им совсем не нравилось просто слушать природу и наслаждаться тишиной, когда вокруг ни души. Они не могут найти себе развлечение сами. Им обязательно нужно что-то взять с собой».

Заговорил молчаливый папа, который воспитывался в фермерской семье:

«Я рос там, где каждый почти все время был среди природы, и это было естественно, — сказал он. — Куда бы ты ни пошел, вокруг все те же вспаханные поля, леса и речки. У нас все было не так, как теперь у них. Оверленд-Парк стал крупным городом. А дети ничего и не потеряли, потому что для них природа не была на первом месте. Мы сейчас говорим скорее о себе, о том изменении, которое пережили многие из нас: те, кто вырос среди природы. Теперь здесь такой природы больше нет».

Все затихли. Да, большая часть когда-то бывшей «дикой» земли была поделена на участки и застроена. И все же из окна дома, в котором мы сидели, мне был виден лес. Природа осталась. Ее стало меньше, но она была все та же, как и прежде.

На следующий день после разговора с родителями в Оверленд-Парке я пересек границу между штатами Канзас и Миссури и направился в саутвудскую начальную школу в город Рейтаун в штате Миссури, недалеко от Канзас-Сити. Я вошел в школу. К моему удивлению, на площадке, пылавшей жаром асфальта, поскрипывали все те же (или мне так показалось?) качели, и холл точно так же блестел линолеумом; неровными рядами стояли те же деревянные детские стульчики, на которых вырезаны и закрашены черными, синими и красными чернилами инициалы их обладателей.

Пока учителя собирали своих подопечных, учеников со второго по пятый класс, и провожали их в кабинет, я настраивал магнитофон и все посматривал из окна на зеленеющие вдали ряды деревьев, то ли дубов, то ли кленов, а может, орешника или акации. Мне было видно, как от весеннего ветерка медленно раскачиваются и подрагивают их ветви. И какие только мечты не пробуждали когда-то во мне, маленьком мальчике, эти же деревья!