Зигмунд Фрейд - Знаменитые случаи из практики

Я не буду пытаться в этой статье обсуждать психологическое значение обсессивного мышления. Результаты такой дискуссии должны были бы иметь экстраординарное значение и сделать большее для прояснения наших идей о природе сознательного и бессознательного, чем любое изучение истерии или феномена гипноза. Наиболее желательно было бы, если бы философы и психологи, которые развивают выдающиеся теоретические взгляды на бессознательное, основанные на слухах или исходя из их собственных конвенциональных убеждений, сначала бы подверглись убеждающим впечатлениям, которые могут быть получены при изучении феномена обсессивного мышления из первых рук. Мы могли бы почти осмелиться потребовать этого от них, если бы задача не была бы такой настолько более трудоемкой, чем те методы работы, к которым они приучены. Я лишь добавлю здесь, что при обсессивных неврозах бессознательные ментальные процессы случайно прорываются в сознание в своей чистой и неискаженной форме, что такие вторжения могут иметь место на всевозможных стадиях процесса бессознательного мышления, и, что в момент вторжения обсессивные идеи могут, по большей части быть распознаны как формации очень длительного существования. Это объясняет то замечательное обстоятельство, что когда аналитик старается с помощью пациента открыть случай первого появления обсессивной идеи, пациент вынужден помещать его все дальше и дальше в прошлое по мере анализа и он постоянно находит свежие “первые” случаи появления обсессии.

(б) Некоторые психологические особенности обсессивных невротиков: их отношение к реальности, сверхъестественному и смерти

В этой секции я намерен рассмотреть вопрос о некоторых ментальных характеристиках обсессивных невротиков, которые, хотя и не кажутся важными им самим, тем ни менее, лежат на пути к пониманию более важных вещей. Они были резко очерчены у нашего пациента; но я считаю, что они не были определяющими в его индивидуальном характере, но в его расстройстве, и что они с достаточным однообразием встречаются у других обсессивных пациентов.

Наш пациент был в высокой степени суеверен и это несмотря на то, что он был высокообразованный и просвещенный человек значительной проницательности и, несмотря на то, что он временами был способен уверить меня, что не верит ни одному слову из всей этой чепухи. Таким образом, он был одновременно и суеверен и не суеверен; и имелось ясное различие между его отношением и суевериями необразованных людей, которые чувствуют себя в согласии со их верой. Казалось, он понимал, что его суеверие зависело от его обсессивного мышления, хотя временами он давал ему полную свободу. Смысл этого непостоянного и нерешительного поведения может быть понят наиболее легко, если мы будем расценивать его в свете гипотезы, к изложению которой я сейчас перехожу. Я не колеблюсь в предположении, что правда была не такова, что пациент все еще имел широкий взгляд на этот предмет, а такова, что у него было два разделенных и противоречивых убеждения по этому поводу. Его колебания между этими двумя точками зрения очевидно зависели от его сиюминутной позиции в определенный момент его обсессивного невроза. Коль скоро он брал верх над одной из тех обсессий, он обычно презрительно улыбался в превосходящей манере над своим собственным легковерием; и ему не приходило в голову ничего, что могло бы рассчитывать поколебать его твердость; но тут же он оказывался под властью другой обсессии, которая не была еще прояснена - или, что равнозначно одному и тому же явлению сопротивления - самые удивительные совпадения могли случаться для того, чтобы поддержать его в его легковерии.

Его суеверия были, тем ни менее, суевериями образованного человека, и он избегал таких вульгарных предрассудков, как страх Пятницы или числа 13 и т. д. Но он верил в предчувствия и в пророческие сны; он постоянно встречал тех людей, о которых, по какой-то необъяснимой причине только что думал; или он получал письмо от кого-то, кто неожиданно приходил к нему в голову после многолетнего забвения. В то же самое время он был достаточно честен - или, скорее, достаточно лоялен к своему формальному убеждению - не иметь забытых примеров того, когда самые необыкновенные плохие предзнаменования не приводили ни к чему. Однажды, например, когда он уехал на летние каникулы, то почувствовал, что фактически наверняка ему в Вену живым не вернуться. Он также замечал, что подавляющее большинство его предчувствий относились к вещам, которые не были важны для него лично, и, что когда он встречал знакомого, о котором он до нескольких мгновений перед встречей не думал очень долгое время, ничего более не происходило между ним и сверхъестественным появлением. И он, естественно, не мог отрицать, что все важные события его жизни происходили без того, что у него было какое-либо предчувствие их, и, что, например, смерть отца, была для него полной неожиданностью. Но подобные аргументы не оказывали влияния на противоречия в его убеждениях. Они лишь служили поддержкой обсессивной природе его суеверий и это могло быть выведено уже из путей и способов, которыми они приходили и уходили при возрастании или снижении его сопротивления.

Я, разумеется не занимал позиции такой, чтобы давать рациональное объяснение всем этим сверхъестественным историям его отдаленного прошлого. Но относительно похожих событий, которые происходили с ним во время лечения, я мог доказать ему, что он неизбежно прикладывал руку к производству этих сверхъестественных событий и был способен указать ему на методы, которые он использовал. Он действовал посредством косвенного видения и чтения, забывания, ошибок памяти. В конечном счете, он сам обычно помогал мне раскрывать эти маленькие трюки и ловкость рук, с помощью которых эти чудеса происходили. Я могу упомянуть об одном интересном детском корне его веры в то, что плохие предзнаменования и предчувствия оправдываются. Свет на это был пролит его воспоминанием о том, что очень часто, когда дата чего-либо была назначена, его мать говорила так: “Я не смогу в такой-то день. Мне должна буду тогда остаться в постели.” И действительно, когда день, о котором идет речь, наступал, она неизменно оставалась в постели!

Не может быть никакого сомнения в том, что пациент чувствовал нужду найти переживания такого сорта, которые действовали в качестве реквизита для его суеверия, и что это происходило по той же причине, по какой он занимал себя так много необъяснимыми совпадениями каждодневной жизни, с которыми мы все знакомы, и скрывал их дефекты своей бессознательной активностью. Я сталкивался с такими же потребностями у многих других обсессивных пациентов и подозревал их присутствие у многих, кроме них. Это кажется легко объяснимым в свете психологических особенностей обсессивных неврозов. При этих расстройствах, как я уже объяснял, вытеснение действует не посредством амнезии, а при помощи разрыва причинных связей, осуществляемого удалением аффекта. Эти вытесненные связи, по-видимому, сохраняются в некоторой смутной форме (которую я везде сравниваю с entoptic (внутреннее зрение ?) перцепцией), ( Zur Psychopathologie des Alltagslebens (1905), Tenth Edition , p . 287.)и затем перемещаются, посредством процесса проекции, во внешний мир, где они удостоверяют то, что было вычеркнуто из сознания.