Александр Асмолов - По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии

На этом можно было бы и закончить наш краткий обзор представлений об установке в американской психологии довоенного периода, но тогда бы остался без ответа отнюдь не праздный вопрос: почему Дж. Гибсон не обнаружил общего ядра установки? Обратим еще раз внимание на характер неразрешимых, по мнению Гибсона, дилемм, о которые разбиваются попытки психологов отыскать общее ядро понятия «установка». Ожидание или намерение? Сенсорная установка или моторная? Центральная или периферическая природа установки? Сторонники «растворения» установки в научении задают своим оппонентам (гештальтистам) «неразрешимый» вопрос: «Если установка не врожденна, то чем же она может быть, как не результатом научения? А если установка возникает в процессе научения, то как научение может зависеть от установки?» В свое время Л. С. Выготский писал, что метафизическая постановка вопроса «или… или» должна быть заменена диалектической «и… и» ( Выготский, 1956). Споры необихевиористов как нельзя лучше иллюстрирует актуальность идеи Выготского. Основная причина разочарования Гибсона, по-видимому, не только в том, что он не увидел за различными проявлениями установки направленности поведения, как справедливо отмечает А. С. Прангишвили ( Пратишвили, 1967). Гибсон не смог преодолеть «фиксированной установки» бихевиористского мышления, расчленяющего категории «образа» и «действия» и замыкающегося в плоскости одного только действия. Если вы примете категорию действия за единственную категорию, в которой должно быть дано описание поведения, то есть все основания полагать, что вы придете к пониманию «установки» в стиле необихевиоризма. Из-за гипертрофии категории «действия» и вырастают дилеммы, выделенные Гибсоном.

Расчленение моторных и сенсорных установок — мнимая дилемма. Нам кажется, что в зависимости от характера задач, стоящих перед субъектом, акцент смещается либо на моторную, либо на сенсорную сферу. Так, в экспериментах В. А. Иванникова на время реакции (см. Фейгенберг, 1972) при изменении задачи наблюдалось смещение акцента преднастройки с моторной на сенсорную сферу. Нет веских оснований, на наш взгляд, противопоставлять «центральные» теории установки периферическим, так как ключ к пониманию взаимоотношений между сенсорной и моторной установками следует искать в задаче, стоящей перед субъектом, в процесс решения которой вовлекаются различные физиологические уровни.

После 1940 годов все реже раздаются голоса психологов, отстаивающих моторные, физиологически ориентированные теории установки. Если радикальные бихевиористы изгнали образы из объективной психологии, то психологи 1950 годов, признав неадекватность реактологического подхода к поведению, все больше внимания уделяют исследованию активности субъекта. Начинается новый период развития проблемы установки.

Период, который переживала американская психология в послевоенные годы, ассоциируется с периодом Возрождения. Напомним еще раз, что бихевиористская революция привела к коренному пересмотру языка психологии. Дж. Уотсон провозгласил, что «необходимо изучать человека аналогично тому, как химик изучает органические соединения. Психологически человек все еще является комком непроанализированной протоплазмы» ( Уотсон, 1926, с.6). С точки зрения Уотсона, при таком прдходе психология сумела бы изжить затянувшийся период знахарства, через который в своем развитии проходят все естественные науки, и ответить на любое «почему», касающееся человеческого поведения.

Большинство американских психологов стали под знамена бихевиоризма, предложившего для объяснения поведения лаконичную схему S — R, и начали крестовый поход против «менталистской» психологии, безжалостно выбросив на свалку истории такие «мистические» категории, как «образ», «внимание» и «сознание». Подобно средневековым рыцарям, уотсоновцы предали огню и мечу внешние атрибуты старой религии, не разрушив при этом основания храма. В роли такого основания выступал постулат «непосредственности», молчаливо признаваемый психологами разных школ, который был позаимствован у классической физики. Смысл постулата «непосредственности» заключается в том, что внешние воздействия полностью определяют ответные реакции субъекта поведения. Радикальный бихевиоризм не преодолел этого постулата, а, предложив схему S — R, возвел его в принцип, которому должно подчиняться объяснение поведения.

Интересно, что в то время, когда бихевиористы старательно приспосабливали принцип механистического детерминизма к описанию поведения человека, зоопсихологи отвоевывали у представителей этого принципа поведение простейших. Русский зоопсихолог В. Вагнер, анализируя спор между Лёбом и Дженкинсом, писал, что внешний раздражитель связан с реакцией «Не так непосредственно, как это полагает Лёб. Более того <���…> на первом плане стоят не столько внешние, сколько внутренние факторы, и так как эти последние бывают различными, в зависимости от различных "физиологических состояний", то <���…> и реакции их на один и тот же раздражитель могут быть различными» ( Вагнер , 1915, с.225).

Первые факты, заставившие бихевиористов усомниться в непогрешимости схемы S — R, были получены в экспериментах В. Хантера (1915), обнаружившего, что животные способны реагировать на раздражитель спустя некоторое время после его предъявления. Такая реакция была названа «отсроченной» реакцией. Под напором фактов, не умещавшихся в прокрустово ложе схемы S — R, в 1930 годах в США начинается период реставрации: на свет извлекаются старые категории в новой одежде. Э. Толмен, положивший начало этому периоду, «счел нужным обратить специальное внимание на те "промежуточные переменные", которые лежат между стимулом и реакцией и которые играют решающую роль в организации поведения» (см. Леонтьев А. Н., Лурия, 1965, с.6).

Представители позднего необихевиоризма, воодушевленные идеями Толмена и ряда других психологов, вновь обратились к категориям «значение», «образ» и…«установка». О том, что исследователи восприятия внезапно обнаружили исчезновение из их поля зрения субъекта, свидетельствуют резко прозвучавшие в те годы вопросы: где воспринимающий? Почему мы видим мир вещей, а не мир краев и контрастов? Как мир буквального восприятия трансформируется в мир значимого «предполагаемого восприятия»? Восприятие перестало считаться умозрительной сферой психической реальности. «Образы» постепенно начали «возвращаться из изгнания». Психологи вспомнили, что человек живет не только в мире физических объектов, айв мире вещей, обладающих значениями. «Незначимый мир подобен миру, который Твидлду описал Алисе, странствующей в Зазеркалье. Он объяснил Алисе, что ее существование просто одна из фантазий Красного Короля. "Если Король проснется — порыв ветра — и ты угаснешь как свеча". Все люди мотивированы отыскивать значение, хотя лишь немногие, как Алиса, отваживаются пройти через Зазеркалье» ( Solley, Murphy, 1960). В положении Алисы оказался и отряд психологов, полагавших, что скудных сенсорных данных недостаточно для формирования образа и необходимо еще что-то, а именно «бессознательные допущения», «гипотезы» и «установки», «вероятностные ожидания», связывающие прошлый опыт с поступающей сенсорной информацией и выступающие в роли фактора, лежащего в основе избирательности и организованности поведения. В каком же направлении шли поиски этой группы психологов и какое место отводилось в их концепциях проблеме установки?