Анатолий Протопопов - Инстинкты человека

В то же время, этот факт внешнего сходства мы вполне можем рассматривать как пусть и небесспорное, но всё же свидетельство в пользу общности происхождения и сходства «внутреннего устройства». Да, это не исчерпывающее доказательство, но всё-таки довод, видимый «невооружённым глазом». Какие доводы — столь же видимые «невооружённым глазом», можно предложить за оппонирующую гипотезу? Более-менее веским доводом такого рода мог бы быть тот факт, что у людей НЕТ с кошками общих многоклеточных предков, однако этот «факт» не соответствует действительности. Остальные же подобные соображения в пользу аналогичности будут спекуляциями, ещё более шаткими, чем указание на внешнее сходство.

Как мы покажем ниже, в качестве главного «довода» в пользу первой гипотезы фактически выступает её несоответствие определённой идеологии: чисто эмоциональная и антропоцентричная «презумпция исключительности человека». Согласно этой презумпции, малейшие сомнения в фактическом сходстве человеческого поведения с поведением иных животных являются достаточным основанием для утверждения об обратном; доказывать же «отличность» не требуется, она полагается истинной априорно. С этих позиций, «животность» человеческого поведения действительно можно отрицать, не ссылаясь на тщательные исследования, которые только и могут провести достоверную грань между первым и вторым.

Галилею, впервые применившему телескоп для наблюдений небесных светил, долгое время отказывались верить — дескать что истинного можно увидеть сквозь два кривых стекла, поставленных одно за другим? Да, если направить эту бесовскую трубу на наземные объекты, то можно увидеть совершенно правдоподобное изображение людей и других знакомых вещей, но корректно ли распространять результаты наблюдений греховных земных предметов на священные светила божественных небес? Действительно, в тот момент это было лишь гипотезой, для исчерпывающего доказательства которой потребовалось несколько веков.

Сходные коллизии возникают и в науках о поведении: корректно ли распространять поведение «низких и мерзких» животных на «венец творения»?. Мы, в нашей книге полагаем, что это в принципе корректно, хотя и, разумеется, с оговорками; совокупности имеющихся сейчас доказательств вполне достаточно.

В то же время, гомологичность человеческого тела, включая, по большому счёту, мозг, телу животных других видов настолько хорошо доказана, что с телесным подобием человека и животных уже давно согласны даже самые убеждённые оппоненты. Но остаётся «душа». Поведение почти не оставляет окаменелостей в геологических слоях, и препарировать его подобно какому-нибудь органу, с той же степенью наглядности гораздо сложнее. И соответственно — сложнее доказать гомологичность в каждом конкретном случае. Тем не менее — это возможно. Если, конечно, не пытаться подгонять вполне убедительные доводы под эмоциональную предубеждённость. Но именно эта априорная предубеждённость является главным «адвокатом» этой презумпции; именно глубинная неприязнь к альтернативным точкам зрения поддерживает ощущение её априорной «правильности». В жизни, это может выглядеть, например, так:

Мне противны ваши разговоры о моём сходстве с обезьянами, я не согласен, и не хочу это даже обсуждать. Может быть, лично вы и происходите от обезьян, но тогда это — ваши проблемы: я здесь ни при чём. Инстинктов у меня нет, и точка. И обсуждать тут нечего. Переубедить меня вряд ли возможно вообще; во всяком случае — это должны быть наповал убедительные факты, но никак не какие-то там «доводы».

Часто, допуская происхождение человеческого поведения от животных предков, критики указывают на большую его современную сложность, в которой предковые формы поведения полностью растворяются и уже никак себя не проявляют. Вот ещё цитата от критика:

В философии существует понятие «редукционистской ошибки». Вкратце, это неоправданное низведение сложного явления к его простейшей, примитивной форме — например, сведению всей мотивации хирурга к латентному садизму. В этом плане этологи часто наступают на эти редукционистские грабли. Верно, что такое сложное чувство, как любовь, где-то в глубине действительно имеет частичку телесного влечения, но оно далеко им не ограничивается, тем самым представляет собой совсем новое явление, которое нельзя сводить к похоти. В этом свойство сложных систем — они больше, чем сумма своих частей.

Здесь фактически звучит та же самая мысль о недопустимости сопоставления поведения человека с поведением других животных, пусть и выраженная в более «дарвинистской» форме. Дескать, да, когда-то, на заре палеозойской эры, наши предки и вели себя как животные, но к современному человеку это не относится — все эти животные импульсы давным-давно легли мелкими песчинками в величественное здание культуры, и от них остались лишь бледные тени — почти что фикция.

Аристотель, впервые сформулировавший тезис «целое — больше суммы частей», был прав: компьютер — это далеко не то же самое, что горсть транзисторов, «суммой» которых он является. Но это не повод полагать, что эволюция компьютеров протекает независимо от эволюции транзисторов, и, стало быть, транзистор — тоже почти что фикция в этом случае; изучать его не нужно и не интересно. В конце концов, выход из строя только одного из них может быть фатален для этой сложной системы. Точно так же, система органов власти некоего государства — это далеко не то же самое, что первобытная иерархия, фактически лежащая в её основе; но это не повод отказываться от изучения инстинктивных основ построения иерархий. Разумеется, буквально отождествлять их не следует, но это, собственно, никто и не предлагает. Биологический базис этих явлений, при всей его возможной примитивности, изучать безусловно нужно, ибо невозможно всецело понять общее, совсем не зная деталей его «внутреннего устройства».

Разумеется, этологические модели человека (как модели любых объектов в других науках материалистического толка) неизбежно являются упрощением. Но когда геолог заявляет, что Земля состоит из железного ядра, базальтовой мантии и гранитной коры — это воспринимается совершенно спокойно, хотя и является сильно упрощенной картиной. Никаких протестов — наука есть наука. Но стоит заявить, что влияние иерархического инстинкта сказывается у человека практически при каждом его социальном контакте, так сразу начинается психоз: дескать нельзя так упрощать, сводя ВСЁ к иерархической борьбе. Во-первых, ВСЁ к этой борьбе никто и не сводит; во-вторых, не упростив, мы ничего не поймём! Упрощение, абстрагирование от какой-то конкретики — это основной метод материалистических наук. Только после очистки от частностей проступают стержневые тенденции и свойства изучаемого объекта. Пытаясь же охватить «целостную картину человеческого поведения во всём богатстве его проявлений», мы будем беспомощно барахтаться в мешанине частностей и полутонов, до бесконечности коллекционируя различные курьёзы и случаи из жизни. Такой подход годится для художественного произведения, но не для выяснения точных истин.