Эрих Фромм - Ради любви к жизни. Может ли человек преобладать?

Фромм спрашивает: действительно ли любовь — искусство? Он отвечает на этот вопрос положительно. Для большинства проблема любви — это, прежде всего, как быть с любимым, а не то, как любить самому, то есть не проблема способности любить. Американский философ подчеркивает: принято думать, что любить просто, а найти достойный объект для любви или для того, чтобы быть любимым, — вот что трудно. По его мнению, корни такой установки — в развитии современного общества. Он отмечает, что в XX столетии произошли резкие ценностные сдвиги в отношении к этому чувству. Ведь в викторианской традиции, как и во многих патриархальных культурах, любовь не была непосредственно личным переживанием, которое могло привести затем к браку.

В современном мире, по мнению Фромма, окончательно восторжествовала концепция романтической любви. Это утверждение может показаться преувеличением. Но в книгах Фромма мы находим далекие историко-культурные экскурсы, сопоставления. Этот исторический фон помогает высветить глубинные, существенные ценностные сдвиги. И в этом смысле XX веку присущи не только призывы к освобождению телесности, но и поиск духовности в любовных переживаниях.

Особенно ясно показывают эту тенденцию современные социологические опросы. Опыт сексуальной революции породил тоску по индивидуальному, романтическому чувству. Сколь созвучны этой установке рассуждения Фромма о том, что любовь — это искусство, подобно тому, как и жизнь есть искусство. Если мы хотим научиться любить, мы должны поступать так же, как если бы мы хотели овладеть любым другим искусством: музыкой, живописью, плотницким делом, медициной или инженерным мастерством.

Фромм не только типологизирует различные виды любви. В ряде своих сочинений он показывает, как менялось отношение к любви в различные эпохи, какие оттенки приобретало это чувство в связи с господствующими жизненными ориентациями. Вот, скажем, как характеризует американский философ средневековое общество. Оно не лишало индивида свободы уже потому, что как такового «индивида» еще не существовало. Человек был еще связан с миром первичными узами. Он видел себя через призму своей общественной роли (которая была в то же время и его естественной ролью), а не в качестве индивидуальной личности.

Американский гуманист подчеркивает, что мышление Лютера и Кальвина, как и мышление Канта и Фрейда, основано на предположении, что эгоизм и любовь к себе — это понятия тождественные. Любить другого — это добродетель, любить себя — грех. Более того, любовь к другим и любовь к себе друг друга исключают. Здесь, по мнению Фромма, допускается ошибка в понимании природы любви. Любовь, как ее оценивает Фромм, не создается каким-то специфическим «объектом», а является постоянно присутствующим фактором внутри самой личности, который лишь «приводится в действие» определенным объектом.

Подобно тому, как ненависть — это страстное желание уничтожить, так любовь — страстное утверждение «объекта». Это не «аффект», а внутреннее родство и активное стремление к счастью, развитию и свободе объекта любви. По словам Фромма, любовь — это готовность к контактам, которая в принципе может обратиться на кого угодно, в том числе и на нас самих. Исключительная любовь лишь к одному «объекту» внутренне противоречива. Не случайно, само собой понятно, что «объектом» явной любви становится определенная личность.

Факторы, определяющие выбор в каждом отдельном случае, слишком многочисленны и слишком сложны. Важно, однако, по мнению Фромма, что любовь к определенному «объекту» является лишь актуализацией и концентрацией постоянно присутствующей внутренней любви, которая по тем или иным причинам обратилась на данного человека.

Эту идею Фромм высказал еще в «Бегстве от свободы». Он отмечал, что дело обстоит совсем не так, как предполагает концепция романтической любви: существует только один человек на свете, которого вы можете полюбить, что найти этого человека — величайшая удача в вашей жизни и что любовь к нему приведет к удалению от всех остальных людей.

Любовь, как и всякая другая человеческая потребность, далеко не всегда выступают в идеальном облике. Она может быть деформирована, искажена, подчинена специфическим ценностным и жизненным ориентациям. Например, любовь такого рода, которая может относиться только к отдельному человеку, уже в силу этой ограниченности доказывает, что она не любовь, а садистско-мазохистская привязанность. История в изложении Фромма полна драматической напряженности, ибо человек тщетно пытается реализовать свои «здоровые» стремления. Таким образом возникают глубокие отклонения от истинных проявлений психической жизни. А эти аномалии в свою очередь приводят к стабилизации типичных патологических состояний.

Став мазохистом, человек стремится подчиниться кому-нибудь: другому человеку, институту, Богу, чтобы таким образом спастись от одиночества. Садист, напротив, стремится возвыситься и командовать, навязывая свою власть и волю. Крайним выражением такой патологии является нарциссизм, при котором фактическое единение людей подменяется субъективным миром нарциссической личности. Тревога и беспомощность, страх и угнетенность могут вызвать неожиданные вспышки аффективной реакции, «охваченность» деструктивизмом, то есть желанием уничтожить враждебный мир. Конформист преисполнен желания потеряться в толпе, раствориться в ее анонимности, чтобы таким образом избежать «дискомфортных» состояний одиночества и нависшей угрозы.

По мнению Фромма, наиболее частые формы мазохистских тенденций — это чувства собственной неполноценности, беспомощности, ничтожности. Эти чувства — не просто сознание своих действительных недостатков и слабостей. Такие люди постоянно проявляют отчетливо выраженную зависимость от внешних сил: от других людей, от каких-либо организаций, от природы. Они стремятся, как разъясняет Фромм, не утверждать себя: не делать то, чего им хочется самим, а подчиняться действительным или воображаемым приказам этих внешних сил. Часто люди попросту не способны испытывать чувство «я хочу», чувство собственного «я», жизнь в целом они ощущают как нечто подавляюще сильное, непреодолимое и неуправляемое.

Мазохистские тенденции, как показывает Фромм во многих своих работах, часто ощущаются как чисто патологические и бессмысленные. Но чаще всего они рационализируются, и тогда мазохистская зависимость выступает под маской любви или верности, комплекс неполноценности выдается за осознание подлинных недостатков, а страдания оправдываются их неумолимой неизбежностью в обстоятельствах, которые невозможно изменить.