Игорь Калинаускас - В поисках света

Мне кажется, нужно сохранить в этом какую-то… красоту, чувственность, поэзию, музыку. Вот для меня отношения интимные с противоположным полом — это музыка. Если музыки нет, я вообще не понимаю, зачем этим заниматься? Это — музыка. Тогда — да! Три дня, десять лет — какая разница, как сложилось, но красиво. Остается в тебе, в ней что-то такое… Я помню: был в молодости роман, три дня. Я до сих пор все помню, все! И финальный аккорд: „Ты на мне женишься?“ — „Нет“. — „Ну, прощай“. Так и не отдалась. Но очень хотела. И я хотел. И все было красиво, романтично, страстно. Но финальный аккорд — такой. „Спасибо, — сказал я ей, — за все, что было, спасибо. Я тебя никогда не забуду“. Я, действительно, ее уже смутно, честно говоря, помню, но то, что было между нами, помню очень хорошо. Я шучу. Конечно, я помню, потому что это — музыка, понимаете? Вы услышали хорошую музыку один раз в жизни, неужели вам надо слушать ее с утра до ночи, каждый день? Нет. А когда люди защищаются и превращают это в примитив, предельный примитив, например: читаю в книжке! В книжке! — почтенный старец, разработавший систему закаливания и прочее, пишет: „Половой акт — это взаимный массаж половых органов“. Да, думаю, на хрен мне твое долголетие после этого. Это он долголетием занялся. Да на фиг мне твое такое долголетие. Или когда молодежь: свобода, свобода же, „от“, свободу „для“ никто не ищет, все ищут свободу „от“, от этого, от того, от пятого, от десятого, ходят свободные и пустые как пробки. И начинают это сводить к каким-то примитивным физическим взаимодействиям в антисанитарных условиях или в состоянии сильного наркотического или алкогольного опьянения. Я в жизни ничего страшнее не слышал, чем признание одной женщины, что она своего первого мужчину не помнит, потому как была пьяная вдрабадан. Я думаю: эх, не Шекспир я, вот бы написал трагедию, все человечество бы вздрогнуло. А можно так — а подумаешь: первая, последняя, двадцать восьмая. А музыку ведь не забудешь, она звучит в тебе. Я никогда не забуду, как я первый раз слушал Шестую симфонию Чайковского. А так, упрощение, потом умаление, потом умиление по этому поводу, а потом страдания, страдания, страдания, которые все облагораживают. Да не облагородят пробку никакие страдания! Если внутри пусто, то там пусто. Нет там музыки, ну нет ее. А когда люди под видом духовности начинают подводить базис под свою примитивность и нежелание вообще делать какие-то усилия в области человеческой культуры, то, извините меня, гунны по сравнению с этими людьми — высокодуховные существа, выполнившие божественную миссию по разграблению Рима».

И.Н.К.: Женщина больше подвержена социальному давлению. В силу ее основной социальной роли. Естественно, что в процессе формирования человечества оно уделяло очень большое внимание вопросу продолжения рода как одной из основных жизненных функций, и поскольку мужчины рожать еще не научились, то, естественно, социальное давление на мать, настоящую или будущую, гораздо выше, чем на отца. Это до определенного места, с определенного места мужчины вдруг оказываются какими-то нерешительными, потому что они больше хотят быть победителями. Они на морковку «победитель — побежденный» ловятся просто как форель на красную икру, забывая всякую осторожность.

Вопрос: Вы говорили о том, что способ жить определяется формулой «движение целого в целом в точке координатора посредством нуль-перехода», но разве эта формула не содержит цели и, следовательно, достижения?

И.Н.К.: Необязательно, необязательно. Движение целого в целом в точке координатора посредством нуль-перехода цели не имеет. Просто так устроен мир. Привычка все проводить через целеполагание обнаруживает себя в вашем высказывании. Конечно, совершить этот переход — это цель, но после этого никаких целей нет, потому что больше нечего достигать, а мы сейчас говорим о духовности. Жизнь вся построена на целях, на этом строится вся мотивация, вся стимуляция через плюс-минус-подкрепления, победитель — побежденный, достиг цели — не достиг цели, соответствует идеалу — не соответствует идеалу. Вплоть до красивый — некрасивый, привлекательный — непривлекательный. Таково устройство жизни, это не хорошо и не плохо, это факт. Вы просто спокойно подумайте. Представьте себе ситуацию мотивации постижения. Там нет еще, еще, и еще, и еще. Там есть сейчас, а если нет будущего, нет и целей. Цель всегда ловушка в будущее, и она всегда обесценивает настоящее, поэтому в нашей культуре настоящее и не является ценностью. Сколько мы ни кричим «здесь и сейчас», повторяя идущее с Востока выражение, ничего не происходит. Мы все равно живем завтра. «Есть только миг между прошлым и будущим», но этот миг равен вечности, потому что он называется жизнь. А прошлое и будущее — это иллюзии. Нет никакого прошлого, никакого будущего, в строгом смысле этого слова. Ибо все, что есть, есть сегодня. И прошлое, и будущее той частью, которой они входят в настоящее, реальны. Самое бесполезное занятие на свете из всех бесполезных занятий — это борьба за прошлое. Так я думаю. Так я стараюсь жить.

Вопрос: Как давно вы соблюдаете традицию?

И.Н.К.: Я не соблюдаю традицию. Я в ней живу. И оттуда на это смотрю.

Я постигаю свою традицию много лет, и не прекращается процесс удивления и радости открытия все нового и нового смысла. Оказалось, что традиция тоже не цель, а смыслополагающая система, помогающая перейти от целеполагания к смыслополаганию.

Я не теоретик. Я самый обыкновенный практик, «ползучий эмпирик». Меня никогда не интересовала теория как таковая. Если я что-то узнавал, я пытался это делать. У меня всегда был такой критерий: работает — не работает. В книге «Наедине с миром» есть часть, которая называется «Десять бесед о школе». Я там все сказал, что можно сказать.

Из зала: Какие практики кажутся вам наиболее эффективными?

И.Н.К.: Все, что угодно. Я за свою предыдущую историю перепробовал огромное количество самых разных практик.

Конечно, они нужны. Без них вообще нечего делать. Лежу под пальмой без этих хлопот. Помните анекдот-притчу: «Ну, чего ты лежишь под пальмой, ждешь, когда упадет кокос? Ты бы залез на пальму, собрал кокосы, поехал бы в город, продал, был бы при деньгах, свободный человек, лег бы под пальму и лежал». — «Я и так лежу без этих хлопот». Есть более красивая притча. Едет повозка, запряженная лошадью, куда-то, и за ней бежит собака, привязанная на веревке. Тут подбегает вольная собака и говорит: «Ты чего? Давай перегрызай веревку, пойдем побегаем по полям, половим зайцев. В свое удовольствие». — «А мы на базар».

«А мы на базар», т. е. не просто так я волочусь за телегой на веревке, «мы на базар». Еще раз повторяю, самое главное — увидеть. Сможете увидеть; если сможете и захотите, то сможете увидеть, что это просто два разных способа быть. Один способ построен на мотивации достижения, другой способ построен на мотивации постижения. Вот и все. На то, чтобы мне это увидеть, мне понадобилась вся моя предыдущая жизнь. И теперь на мне едет Насреддин и меня погоняет. Морковки уже нет. Теперь на мне сидит Насреддин и говорит: «Давай, давай, давай». Конечно, это образ. Иногда мне кажется, что Насреддин — это я, и еду на самом себе.