Каролин Эльячефф - Затаенная боль. Дневник психоаналитика

Мне тоже понадобилось время, чтобы осознать пагубные результаты мучительного ожидания и неопределенности, на которые обрекают этих покинутых детей. Я слишком доверяла профессионалам, которые посылают детей ко мне на консультации, чтобы допускать, что Служба социальной помощи детям и судебные органы не стремятся всеми силами защищать права и интересы детей (как бы это ни показалось вам наивным). Не имея специального юридического образования, я уже в процессе работы должна была изучать законы, чтобы грамотно и доходчиво объяснять детям, что такое «отказ от ребенка», рождение под буквой «X», семейный совет, полное усыновление, о чем говорится в статье 350 и т. д. Была еще одна причина, которая мешала мне внимательно следить за всеми юридическими процедурами. В то время как психотерапия, интерпретируя состояние ребенка, обязательно учитывает его актуальную жизнь (что иногда делаю и я), психоанализ, по моему мнению, никоим образом не опирается на реальность, а обращен к прошлому ребенка, как бы он ни был мал. Слушая сообщения нянечек, я вылавливала в них информацию, которая могла высветить что-то значительное в истории ребенка. Но одновременно я, конечно, «переживала» все процедурные проволочки вместе с ребенком — в той мере, в какой он выражал свои страдания. Психоаналитик не вмешивается в реальные отношения ребенка с его окружением, даже если семья или воспитательное учреждение пытаются оказать на него давление и вовлечь в свои взаимоотношения с детьми. Когда я работала с яслями Антони, это давление было минимальным, потому что там понимают функции психоаналитика.

Наиглавнейшая обязанность психоаналитика — «принять сторону ребенка». А это исключает прямое вмешательство и контакты с представителями администрации.

Только поработав с детьми, я поняла, что нарушения, которыми они страдают, тесно связаны с неопределенностью их сегодняшнего положения и ближайшего будущего. Эта неопределенность внушает им надежду на то, что — несмотря ни на что — они снова вернутся к своим настоящим родителям, вместо того чтобы распрощаться с ними навсегда и готовиться к новой жизни. Занимаясь с детьми долгие месяцы, а то и годы, я вместе с ними переживаю состояние полной беспомощности перед нашими судами, их небрежностью и безразличием (или упрямой убежденностью, что — независимо от контекста — ребенку всегда будет лучше со своими биологическими родителями) и убеждена, что это нельзя обходить молчанием, даже если в моей повседневной практике я стараюсь не выходить из своей роли. Если психоаналитик претендует на то, чтобы занимать определенное место в обществе, он должен выступать не от имени или вместо ребенка, а на его стороне и предавать гласности те печальные результаты, к которым приводит неопределенное социальное положение его пациентов.

Мне представляется, что если я промолчу и не буду свидетельствовать в защиту ребенка, я стану соучастницей негодной практики. Когда родители отказываются от детей, это ужасно, но с этим ничего не поделаешь, и дети могут преодолеть этот разрыв, особенно если им помочь. Но нельзя мириться с медлительностью и небрежностью правосудия и прочих институтов.

Любая ошибка непростительна (ни в реальной жизни, ни в символической), если мы имеем дело с ребенком, особенно до шести лет, родившемся в стране, которая взяла на себя обязательства защищать его, в том числе и от его собственных родителей.

Я не знаю, нужно ли менять законы, защищающие права несовершеннолетних, но я уверена что неукоснительное выполнение этих законов и исключение необоснованных отсрочек при принятии решений самым благотворным образом скажутся на детях: дни, месяцы, а зачастую и годы по-разному воспринимаются взрослыми и детьми, которые живут в ожидании решения своей участи. Даже для детей одного возраста время протекает совершенно по-разному, если один из них живет в спокойной семейной обстановке, а другой существует лишь благодаря надежде завязать узы любви, чтобы не только выжить, и жить. Если ребенок не учится чему-то в положенное время, особенно если он не начинает своевременно говорить, отставание в развитии ребенка может оказаться уже необратимым. Даже когда условия его жизни вполне благополучны (он обеспечен всем необходимым и внимательным уходом), его неуверенность в своем завтрашнем дне мешает ему гармонично развиваться и порождает в нем страх, отчаяние, приступы бессильного гнева. Дети, которые воспитываются в приемных семьях или детских учреждениях, также могут развиваться вполне успешно, если только они знают, что останутся в них надолго. Боль, которую причиняет разрыв семейных уз еще до того, как они упрочились, травмирует этих детей на всю жизнь.

Для того, чтобы несовершеннолетний ребенок получил право быть усыновленным, требуется: чтобы его родители или семейный совет дали согласие на его усыновление; или чтобы он стал воспитанником государства; или чтобы он получил статус покинутого ребенка (статья 350 [9] Статья 350 Гражданского кодекса гласит: «Ребенок, взятый на воспитание частным лицом, благотворительной организацией или Службой социальной помощи детям, и чьи родители проявляли себя незаинтересованными в течение года, предшествующего подаче ходатайства о признании ребенка покинутым, может быть признан покинутым судом высшей инстанции…» Гражданского кодекса), если его родители не проявляют к нему никакого интереса в течение года. «Родители, которые не поддерживали необходимых отношений с ребенком ради сохранения семейных связей, признаются незаинтересованными в своем ребенке», — гласит знаменитая статья 350. То есть изредка посылаемая ребенку почтовая открытка, денежный перевод или нерегулярные телефонные звонки недостаточны «для сохранения семейных связей». Законодатели идут еще дальше: «Словесного отказа родителей дать разрешение на усыновление их ребенка или ничем не подтвержденного намерения снова забрать ребенка в семью недостаточно для отклонения ходатайства о признании ребенка покинутым».

В настоящее время дети, родившиеся под буквой «X», должны ждать три месяца, чтобы перейти под полную опеку государства и получить право быть усыновленными приемными родителями. По мнению законодателей, такой срок дает возможность родителям, отказавшимся от ребенка, изменить свое первоначальное решение, особенно если оно принималось под давлением.

В этом конкретном случае речь идет, на мой взгляд, не об «отказе» от ребенка в юридическом смысле слова: женщинам предоставляется право рожать детей анонимно, и эта анонимность распространяется и на их детей. Можно ли в этой ситуации желать, чтобы родители отказались от первоначального решения и признали ребенка? Можно ли считать такое важное решение окончательным сразу же после того, как оно было заявлено?