Хорхе Букай - Я хочу рассказать вам о...

— Я понимаю. Но ты, по крайней мере, знал, что в конце тебя ждет награда, которую ты, собственно, и получил.

— Это не так. И это еще одно предвзятое мнение, на котором строится твой анализ. Мне никто никогда не гарантировал никакой награды. Должен сказать тебе, что все, что я делал до сих пор, — это, скорее, только ставка на окончательный результат, которого я на самом деле пока еще не добился.

— Как это не добился?

— Мне нужно еще очень многое сделать, Демиан. И скажу тебе больше, я думаю, что даже если я собираюсь жить очень долго, всей моей жизни не хватит, чтобы добиться абсолютной гармонии. Чтобы наслаждаться полным отсутствием каких-либо ожиданий, чтобы полностью понимать и принимать все, что происходит…

— Ты хочешь сказать, что делаешь всю эту работу, не надеясь когда-нибудь насладиться ее результатом?

— Да.

— Ты сумасшедший!

— Это правда. Но, к твоему счастью, я сумасшедший, рассказывающий сказки, и как раз собирался рассказать тебе еще одну.

В оазисе, затерянном в одном из самых отдаленных уголков пустыни, старый Элиаху стоял на коленях возле нескольких финиковых пальм.

Его сосед Хаким, богатый торговец, остановился на привал в оазисе, чтобы напоить своих верблюдов, и увидел, как Элиаху весь в поту копается в песке.

— Как поживаешь, старец? Мир тебе.

— И тебе тоже, — ответил Элиаху, не отрываясь от своей работы.

— Что ты делаешь здесь, на такой жаре, с лопатой в руках?

— Я сажаю, — сказал старик.

— Что ты сажаешь здесь, Элиаху?

— Финики, — ответил Элиаху, указывая на пальмы вокруг себя.

— Финики! — повторил вновь прибывший и прикрыл глаза с видом человека, услышавшего величайшую глупость в своей жизни и относящегося к этому с пониманием. — Твой ум повредился на жаре, дорогой друг. Бросай свою работу! Пойдем в мою палатку, пропустим по стаканчику.

— Нет, я должен закончить. А потом, если захочешь, можно и выпить.

— Скажи мне, друг, сколько тебе лет?

— Не знаю… Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят… Не знаю… Я забыл. Но при чем тут это?

— Послушай, друг. Финиковые пальмы растут больше пятидесяти лет, и только взрослые деревья в состоянии давать плоды. Я не желаю тебе зла, ты об этом знаешь. Дай бог тебе дожить до ста одного года, но ты сам понимаешь, что вряд ли тебе удастся собрать урожай с деревьев, которые ты сажаешь сегодня. Брось все и пошли со мной.

— Знаешь, Хаким, я поел фиников, посаженных другим человеком. Он тоже не надеялся отведать этих плодов. Я сажаю сегодня, чтобы другие смогли потом есть финики, которые я сажаю… И хотя бы ради этого незнакомого мне человека я должен закончить свое дело.

— Ты преподнес мне урок, Элиаху. Позволь мне заплатить за твою науку кошельком с монетами. — И, сказав это, Хаким вложил в руку старика кожаный мешочек.

— Благодарю тебя за деньги, друг. Ты же видишь, иногда так бывает: ты мне говорил, что я не смогу собрать урожай с посаженных мною деревьев. Это казалось очень правильным, но, однако, сам посуди, я еще не закончил сажать, а уже получил урожай: кошелек с монетами и благодарность друга.

— Твоя мудрость поражает меня, старец. Это второй серьезный урок, который ты даешь мне сегодня, и, возможно, даже более важный, чем первый. Разреши мне заплатить за него еще одним кошельком, полным монет.

— А иногда бывает так, — продолжал старец, рассматривая на вытянутой руке два кошелька с монетами. — Я сажал, зная, что не соберу урожай, но еще до окончания посадок смог собрать урожай дважды.

— Все, хватит, старик. Не продолжай. Если ты будешь и дальше меня учить, то, боюсь, всего моего состояния не хватит, чтобы заплатить тебе…

— Ты понял, Демиан? — спросил меня Толстяк

— Больше того. Я осознал! — ответил я.

…В тот раз после сеанса Толстяк вручил мне запечатанный конверт, на котором было написано: «Демиану».

— Что это? — спросил я.

— Это тебе. Я написал его много месяцев назад.

— Много месяцев назад?

— Да. По правде говоря, мне эта мысль пришла в голову буквально через несколько недель после начала нашего курса терапии. Я читал тогда поэму одного американца, Лео Буса. Из нее я взял первый абзац для этого письма… И пока я ее читал, перед моими глазами стоял твой образ, а в моих ушах звучали твои слова из первых наших сеансов… Вот тогда я сел и написал тебе это.

— А почему ты отдал мне его только сейчас?

— Думаю, раньше ты бы ничего не понял.

И я прочитал:

САМООТВЕРЖЕНИЕ

Я присутствовало там с первой минуты в адреналине,

наполнявшем вены твоих родителей, когда они занимались любовью, чтобы зачать тебя,

а потом в жидкости, которую мать накачивала в твое маленькое сердце, когда ты был всего лишь паразитом в ее теле.

Я попало в тебя раньше, чем ты смог заговорить, даже раньше,

чем ты начал понимать что-то из того, что говорили тебе другие.

Я уже присутствовало, когда ты неловко

пытался сделать свой первый шаг под насмешливыми и радостными взглядами окружающих.

Когда ты оставался без присмотра и подвергался опасности, когда ты был уязвим и нуждался в помощи.

Я появилось в твоей жизни об руку с грезами; в сопровождении… суеверий и заклинаний, фетишей и амулетов… хороших манер, обычаев и традиций… твоих учителей, твоих братьев и твоих друзей…

Раньше, чем ты узнал о моем существовании, я поделило твою душу на мир света и мир тьмы.

Мир того, что хорошо,

и мир того, что плохо.

Я дало тебе чувство стыда,

показало тебе все твои изъяны,

все уродливое,

все глупое,

все неприятное,

что было в тебе.

Я наклеило на тебя ярлык «не такой, как все», когда впервые прошептало тебе на ухо,

что в тебе что-то не так.

Я существовало до пробуждения сознания, до чувства вины, до появления морали, с незапамятных времен, когда Адам устыдился своего тела, заметив свою наготу… и прикрыл ее!

Я — незваный гость, нежелательный посетитель, и тем не менее

я прихожу первым, а ухожу последним. Со временем я стало очень могущественным, слушая советы твоих родителей о том, как преуспеть в жизни.

Изучая предписания твоей религии, диктующей тебе, что делать и чего не делать, чтобы Бог принял тебя в свое лоно. Страдая от глумления твоих одноклассников,

насмехающихся

над твоими проблемами.

Перенося унижения от вышестоящих. Глядя на твое нескладное отражение в зеркале и сравнивая его потом со «знаменитостями», которых показывают по телевизору.

И сейчас, наконец,

будучи таким могущественным

и по той простой причине,

что ты женщина,

что ты негр,

что ты еврей,

что ты гомосексуалист,

что ты с Востока,

что ты инвалид,

что ты высокий, низенький

или толстый…

Я могу превратить тебя в кучу мусора, в отбросы, в козла отпущения, в ответчика за все, в проклятого,