Сюзан Форуард - Эмоциональный шантаж

Пока Лиз не исследует свой страх гнева и не найдет новых способов реакции на него, она всегда будет уязвима для шантажистов типа Майкла и подвержена неожиданным взрывам собственных сдерживаемых эмоций.

Другое лицо гнева

Моя клиентка Хелен, преподаватель литературы, с которой мы познакомились в первой главе, считала, что в своем любовнике Джиме нашла идеального человека. Она знает, что чувствительна к гневу. Это отразилось на ее выборе людей, особенно любовников, чье общество ей приятно.

Я и не подумала бы встречаться с человеком, который повысил на меня голос. Когда я росла, то сполна получила такое отношение от мамы и папы. Папа по натуре мятежник, что делало его совершенно непригодным к карьере военного, которую он себе выбрал. Он не смог бы получить повышения и за тысячу лет и потому просидел двадцать лет писарем. Папа не мог вынести, когда глупцы, по его словам, получали повышение через его голову только из-за того, что со всем соглашались, и потому чувствовал неудовлетворенность. Он приходил домой и кричал на маму, она кричала в ответ, хлопали двери, летели на пол тарелки и кастрюли, а мы, дети, часто пугались. Я знала, что ничего плохого не случится, но мой брат бежал к себе в комнату и начинал плакать, и мы придвигали его кровать к двери, поэтому крикуны, наверное, не могли к нам вломиться. Когда дела становились совсем плохими, папа убегал и не появлялся пару дней. Нас это не очень пугало; но, знаете ли, в моей жизни не нужны такие скандалы. Я это уже проходила. Мне это ни к чему.

Метод взрослой Хелен для уклонения от гнева — «предпочитаю не быть рядом с рассерженными людьми» — отражал детский опыт: убежать и переждать бурю или спрятаться там, где тебя никогда не найдут. Однако Хелен понимала, что гнев — это нормальная человеческая реакция, и как бы старательно она ни искала место, где его не существует, или человека, который его не выражает, все ее попытки будут бесполезными.

Когда я встретила Джима, думала, что попала на небеса. Он спокойный, обходительный, всегда посвящает мне песни — словом, настоящий романтик. С того самого момента, когда мы повстречались, я не могла представить его кричащим или скандалящим. Продано! Я его беру! Но знаете поговорку: «Берегись своих желаний, потому что они могут исполниться»? Теперь я понимаю, что она означает.

Вы можете подумать, что меня можно достать криками. Это разумно. Но Джим —другой человек, и когда он сердится, становится еще спокойнее. Он не говорит, в чем дело, и вообще ничего не говорит. Мне почти хочется, чтобы он закричал, чтобы я знала, с кем имею дело. Это хуже всего. Когда он уходит в себя, я как будто умираю. Чувствую себя полностью отрезанной от мира, словно я на льдине посреди Северного Ледовитого океана. Не выношу, когда он сердится своим тихим, ледяным способом. Я должна выдернуть его из этой раковины, даже если мне для этого придется стоять на голове.

Или, как случается все чаще и чаще, прибегнуть к эмоциональному шантажу.

Я помогла Хелен пересмотреть способы реакции на гнев, большинство из которых она переняла еще в детском возрасте, а затем мы работали над переопределением ее отношения к гневу. Ей удалось внести значительные улучшения в свою жизнь с Джимом, и этот процесс мы рассмотрим в следующих главах.

Никому из нас не нравится гнев, но если мы намереваемся избежать его или потушить, чтобы сохранить мир любой ценой, то диапазон доступных нам действий становится таким же узким, как трос канатоходца: мы может уступить, сдаться, успокоить, то есть сделать все то, что поможет шантажисту добиться своего.

Я призываю людей брать на себя ответственность за свои поступки. Однако многие верят, что должны винить себя за каждую проблему, возникающую в нашей жизни или в жизни окружающих, хотя они не имели к ней никакого отношения. Разумеется, шантажисты не только поддерживают эту веру, но и требуют ее от нас. Если они чем-то недовольны, проблема лежит в нас, а ее решением служат наши уступки.

Странные обвинения

Мир Ив развалился, когда Элиот в результате одной из ссор принял большое количество сильнодействующих таблеток. После передозировки его несколько недель держали под наблюдением, а когда он вернулся домой, то обвинил Ив в своей боли, своих проблемах и страхах.

Он начал сразу и не останавливался до тех пор, пока не обвинил меня во всем, что случилось. Он сказал: «Видишь, теперь меня положат в психиатрическую клинику, и мне придется покончить с собой. А ты можешь поблагодарить за это только себя. Теперь меня занесут в списки душевнобольных и изолируют, и я из-за этого умру». Это было ужасно. Я чувствовала себя так, словно заставляю его страдать лишь из-за того, что я есть. Не знаю, что мне делать.

Объективно поведение Элиота было смешным, а обвинения казались сплошь надуманными. Невозможно было представить, чтобы такая умная молодая женщина, как Ив, принимала его всерьез. Тем не менее она ему верила. Она считала, что его предсказания, возможно, сбудутся, и тогда вся вина ляжет на нее.

Когда я спросила Ив, почему так получается, она немедленно вспомнила взаимоотношения со своим отцом, и мы сразу же нашли причину.

«Мой отец всегда говорил о смерти, — сказала она. — По-моему, он был одержим ею». Затем Ив рассказала о случае, который произошел, когда ей было восемь лет.

Никогда не забуду тот день. Как будто это было вчера. Я сидела на переднем сиденье нашего огромного старого «понтиака» рядом с отцом. Мы ехали по улице и остановились на перекрестке. Я смотрела на детей, которые играли во дворе. Папа повернулся ко мне и сказал: «Ты ведь еще не научилась ничему важному».

Я посмотрела на него. «Если у меня сейчас остановится сердце, ты ничем не сможешь мне помочь, и я умру у тебя на руках». Потом мы поехали дальше. Он молчал, и я тоже молчала. Просто считала горошинки у себя на юбке и старалась ни о чем не думать.

Но конечно, маленькая Ив осознала, что отец ее обвиняет: «Тебе восемь лет, ты обязана спасти меня, но не можешь этого сделать». Ив полагала, что отвечала за жизнь отца и поэтому вина в случае его смерти ляжет на нее. Для ребенка его миром является семья, и подвести ее — означало разрушить этот мир.

«Самой важной истиной в моей семье было: «Если огорчишь отца, то он умрет». Я действительно в это верила». Ив не могла объективно оценивать поступки Элиота, когда нормой для нее было такое ненормальное поведение.

Ее переживания, связанные с отцом, посеяли семена вины, которые проросли и принесли плоды в настоящем. Хотя невозможно с достаточной долей уверенности проводить параллель между детскими впечатлениями, принятием на себя вины в зрелом возрасте и эмоциональным шантажом, в случае с Ив эта связь очевидна.