Джованни Моска - Воспоминания о школе

и долго потом хлопают крыльями, с жужжанием, пугающим в ночной тишине.

Занимались мы почти всегда вдвоем. Один читал вслух, а другой спал с открытыми глазами. На столе стояли приготовленные мамой кофе, перемешанный с взбитым яйцом, и лимонад. Рядом горка сигарет. Когда они заканчивались, приходилось высыпать табак из окурков и курить его, завернув в веленевую бумагу. Час мы занимались, потом десять минут перерыв. Во время перерыва мы разговаривали о девчонках, о наших первых девчонках, и десять минут незаметно превращались в час. С улицы доносились шаги дворников.

— А у тебя было?..

— Да нет… только целовались…

Воздух становится прозрачным, небо потихоньку окрашивается в пастельные тона. Свет от лампы уже едва заметен. Первые трамваи. На улице насвистывает прохожий. Вот тогда и наваливался сон, и мама заставала нас с утра сладко спящими — меня, уткнувшегося лбом в «Гробницы» Уго Фосколо, и моего друга, прижавшегося щекой к страданиям Дидоны:

— Идите ложитесь, — говорила мама. — Вредно так заниматься, днем нужно это делать…

Но ночью так хорошо готовиться к экзаменам: так тихо — кажется, что слышишь в тишине слова Дидоны и тут же их запоминаешь.

Днем мы ходили слушать, что спрашивали на экзаменах профессора. Усевшись за первые парты, мы изо всех сил напрягали слух и записывали все, что удавалось разобрать.

— Он все время спрашивает причины Французской революции и революционные движения двадцать первого года…

Значит, этим вечером — кофе, лимонад, сигареты и причины Французской революции.

«Причины Французской революции следует искать прежде всего в сохранении феодального общественного строя и его институтов, а также в социальном неравенстве привилегированных и непривилегированных сословий…»

Одни и те же одинаковые фразы, вы помните?

В любом учебнике истории глава о Французской революции начиналась именно так.

Фразы, которые мы помним до сих пор и вряд ли уже когда-нибудь забудем. Некоторые по прошествии времени кажутся нам смешными, как все то, что связано с детством. Мы вызубривали их наизусть, и сейчас, приходя нам на ум, они напоминают о нашей юности, такой далекой и так быстро прошедшей, о лицах наших друзей и о жестах профессора…

«Кунимунд, король гепидов, пал в битве от руки Альбоина, короля лангобардов, отрубившего ему голову и сделавшего из нее кубок. После чего Альбоин женился на Роземунде, дочери Кунимунда…»

«…Новость о падении Иерусалима заставила понтифика обратить все свои усилия на снаряжение нового Крестового похода, в котором принял участие Фридрих Барбаросса, закончивший свою жизнь в реке Селиф (10 июня 1190 года)».

«…Манфред, оставшись с немногими сторонниками, повел себя как истинный дворянин, предпочитая смерть в бою позорному бегству».

Но хватит вспоминать, пожалуй. А то я и впрямь буду жалеть о государственном экзамене, как о чем-то дорогом и прекрасном.

Как будто он не изматывал всю душу пугающей неизвестностью: профессора, которые тебя не знают, — достаточно одного более или менее сложного вопроса, минутки рассеянности, и ты завален. Ты знаешь все об Альфьери вплоть до цвета глаз и формы рук — все, кроме того года, когда он написал комедию «Финестрина», комедию, между нами говоря, сомнительных достоинств. И тут тебе попадается самый обыкновенный профессор, прекрасный отец семейства, который твердо убежден в том, что для получения аттестата зрелости и зачисления в университет необходимо точно знать год, когда знаменитый драматург написал малоизвестную комедию «Финестрина». И мучения всех трех лет лицея идут насмарку. А бывает и наоборот — ты совсем ничего не учил и из всего курса знаешь только, что лангобарды назывались так из-за своих очень длинных бород, да и то потому, что случайно открыл учебник истории на странице 179. И вот ты отправляешься на экзамен с таким вот легчайшим культурным багажом, а профессор истории, взглянув на часы и поняв, что уже поздно, говорит тебе:

— Я вам задам всего один вопрос: почему лангобардов назвали лангобардами?

А может еще случиться так, что сдача или провал экзамена зависит от последнего вопроса:

— Данте был гвельфом или гибеллином?

А ты этого не помнишь.

И тогда за две имеющиеся у тебя секунды ты успеваешь порассуждать примерно таким образом: профессор, задавая вопрос, поставил ударение на слове «гвельфом» — возможно, для того, чтобы ввести меня в заблуждение и заставить пропустить мимо ушей слово «гибеллином», которое на самом-то деле и есть правильный ответ; но, с другой стороны, он мог предположить, что я буду рассуждать именно так, и поэтому правильный ответ — гибеллином; но опять же, если он предвидел и такую мою мысль, тогда правильный ответ — гвельфом; а если он и это предвидел, то значит, Данте точно был гибеллином.

— Гибеллином, профессор.

— Молодец, отлично.

На государственном экзамене чего только не насмотришься: лучших учеников заваливают, а самым последним двоечникам выдают аттестат зрелости и еще вдобавок ко всему хвалят.

Бывают и совсем грустные случаи: студенты, которые заваливают экзамены три года подряд. Каждый год эти, прошу заметить, совсем не дураки, приходят на экзамен, как следует подготовившись, но совершенно упавшие духом, с год от года худеющими лицами и темными кругами под глазами, с отросшей щетиной, и год за годом они проваливаются на экзамене, причем каждый раз на каком-нибудь новом предмете.

Одного такого я помню, его звали Гравеллини. Если бы он каждый год заваливал греческий с латынью, мы бы сказали ему: ну чего ты упрямишься и поступаешь в классический лицей? Перемени направление или, если у тебя есть кусок земли, сам на нем работай. Но в том-то и дело, что он, бедный, то прекрасно сдавал греческий и латынь, но заваливался на математике и физике, то справлялся с математикой и физикой, но не добирал по латыни и греческому. А в другой год сдавал все эти предметы на отлично, но проваливал историю с философией.

В конце концов он привык и ходил на экзамены спокойный, заранее уже зная, что он провалится; он не знал только, на каком именно предмете, и делал ставки вместе со своими друзьями.

И кстати говоря, почти никогда не ошибался: рассудив по предыдущим экзаменам, например, что поскольку три раза подряд он сдал итальянский и латынь, то на этот раз неудача должна была ждать его именно с этими двумя дисциплинами.