Алексей - О «дедовщине»: взгляд социального психолога

Однако мы знаем, что процессу «просвечивания» армейской жизни сильно противятся в том числе и сами солдаты; они активно промеж себя гасят все попытки подавать какие бы то ни было сигналы «наверх» о том, что реально происходит в казарме. Подобные поползновения в армии называют «стуком», а тех, кто замечен за подобными занятиями — соответственно, «стукачами». А «стукачей» в армии, мягко говоря, не любят; жизнь человека, признанного «армейским коллективом» «стукачом» — совсем не сахар! Не надо обладать особым лингвистическим чутьем, чтобы почувствовать в самом этом названии — «стукач» — весьма негативное отношение к человеку и к действиям, которые он предпринимает.

А меж тем нас уверяют, что главное — это дать возможность солдатам беспрепятственного «стука» по всем направлениям: обозначить телефоны, адреса, поставить специальные почтовые ящики. И тогда, говорят нам, проблема решится сама собой! Люди, искренне желающие победить «дедовщину», говоря операционально, хотят, чтобы солдаты без всяких зазрений совести охотно доносили… гм! СООБЩАЛИ командованию и всем надлежащим органам о всех случаях беззакония, творимых над ними или у них на глазах.

Чудно! Об этом и стоит поговорить поподробнее, не правда ли? Вот я и решил, что самым оптимальным заголовком было бы противопоставление двух названий одного явления: позитивного и негативного. Язык-то у нас, говоря «по-научному», амбивалентен. Можно сказать «мент поганый», а можно — «страж порядка». Можно «развратник», а можно — «жизнелюб». Ну и так далее: Старый Ханжа — нет, шалишь! Хранитель Народной Мудрости! Фарисей? Нет, Святой Отец! Даже «Бандит с Большой Дороги» — не бандит, а Робин Гуд! Или, еще лучше — «Экспроприатор Экспроприаторов»!

Вот, значит, и заголовок: «Стукачи» или?..»

Или кто? Как назвать ПОЛОЖИТЕЛЬНО вот это: Солдат, Добровольно Ставящий В Известность Органы Правопорядка О Фактах Беззакония, Творящихся В Казарме? Как-то длинно, а? Да и не сказать, что очень положительно!

Где оно?! Где в русском языке СЛОВО, обозначающее «стукача», но «в положительном контексте»?!

Перебираем: конечно, первое, что приходит в голову — «доносчик». Ну, это еще хуже, чем даже «стукач». Отбрасываем. Что еще? «Информатор»? Новое словечко, свежее. Но и то — уже «с душком». Может русский человек сказать о себе С ДОСТОИНСТВОМ — «Я — информатор»? Думаю, нет.

Может, «добровольный помощник органов»? Какое знакомое словосочетание. Наверно, еще со сталинских времен. Какой, однако, у него неумолимо державный вкус, у этого словосочетания. Позитивный, говорите?

Да вы что! Ни в коем случае! Именно ЭТО солдаты и боятся, и презирают! Что кто-то из их среды, вроде «свой» — и вдруг начал помогать «органам». Человек, «помогающий органам» — это, как ни крути, Агент. «Чужой среди своих». А «чужим» в Казарме ой, как несладко… То есть мы вернулись к тому, с чего начали.

Да и суть термина в этом «добровольном помощнике» передана в корне неверно, если уж мы следуем логике тех, кто ратует за появление в казарме… ну, назовем их с горя «хорошие стукачи». Ведь «хороший стукач», по мысли мамы, беспокоящейся о своем сыне, не органам помогает. НАОБОРОТ, это он хочет, чтобы ОРГАНЫ ему помогли! Если терпящий бедствие посылает сигнал «SOS» — разве он становится от этого «добровольным помощником спасателей»? Едва ли…

Я сдаюсь. Я не знаю нужного слова. Наверно, я просто плохо знаю родной язык… Или такого слова в русском языке НЕТ.

Запомним это — и перейдем к собственно теме.

Вопрос отношения к «стукачам» ВНУТРИ Казармы — один из существенных в контексте «борьбы с дедовщиной». Естественно, что если хотя бы те, КОГО избивают (не говоря уж о тех, кто ВИДИТ, как других избивают) ЗАХОТЯТ и СМОГУТ всякий раз беспрепятственно и без тяжелых последствий для своей дальнейшей жизни ВНУТРИ группы «сообщать» об этих фактах «органам» и «широкой общественности» — случаев «дедовщины» станет намного меньше (хотя исчезнет ли она вовсе — вопрос крайне спорный; ведь смешно даже предположить, что органы правопорядка не борятся СЕЙЧАС с дедовщиной только потому, что НЕ ЗНАЮТ о ее наличии в войсках. В любом «Комитете солдатских матерей» хранятся ТОМА «сигналов» — но далеко не по всем ведется хотя бы следствие, не говоря уж о наказании виновных).

По сути, отношение к «стукачам» — очень интересный социально-психологический феномен. По многочисленным наблюдениям, в том числе и автора этих строк, отношение обитателей казармы к замеченным в «стукачестве» чаще всего можно определить как «презрительно-брезгливое-враждебное». Набор эмоций в данном случае аналогичен разве что похожей гамме в отношении к… пассивным гомосексуалистам.

А ведь, казалось бы — с чего так? «Стукач» никого не убивает, не лишает последнего. Однако «дед», действительно жестоко мучающий, даже порой и насилующий «молодых», для казармы все равно останется «своим», не превратится в «изгоя». В отличие от «стукача».

«Стукач» — почти всегда «пария», или «отверженный» в терминах социометрии. Казарма — та самая Группа Принудительного Членства — фактически оставляет его один на один со всей махиной Внешнего Принуждения, лишает своего «прикрытия».

Отчего так? На мой взгляд, в отношении к «стукачу» самым наилучшим образом проявляется отношение участников ГПЧ к самой Организации Принудительного Членства. То, которое они просто не имеют возможности выразить. «Презрительно-брезгливое-враждебное».

Интеллигенты, «с пониманием» рассуждающие — «да, конечно, мы знаем, что командиру жаловаться они не будут; но есть же органы! Есть прокуратура!» — на самом деле опять демонстрируют как раз непонимание психологии участника ГПЧ. Для члена ГПЧ все внешние силовые организации — это организации, осуществляющие ВНЕШНЕЕ ПРИНУЖДЕНИЕ. То есть собственно те, кто и держит его ВНУТРИ опостылевшей ГПЧ. Если участник ГПЧ захочет плюнуть на все и пойти домой (а именно этого он более всего и хочет большую часть времени) — то кто объяснит ему всю меру его неправоты? Его арестует милиционер, а зачитает обвинение прокурор. Следовательно, все эти структуры ВРАЖДЕБНЫ участнику ГПЧ. И это понимание у члена ГПЧ ГЛУБИННОЕ.

Вся жизнь участника ГПЧ — это попытка получить, «расчистить» для себя хоть какое-то личное пространство, свободное от контроля со стороны АГЕНТОВ ОПЧ. В глубине души каждый, даже совсем «темный» участник ГПЧ чувствует, что любое «попадание света» в его «обустроенный уголок» — это, в конечном счете, ПРИХОД КОНТРОЛЕРОВ из той самой ОПЧ. Тот, кто борется с «неуставными» отношениями, по логике участника ГПЧ, тем самым насаждает УСТАВНЫЕ.

А жить по Уставу обитатели Казармы не хотят. Жить по Уставу могут лишь роботы. Но они, с другой стороны, не умеют хотеть.