С Пролеев - Энциклопедия пороков

Тщеславие, о сколь ты ярко и наивно! Подобно ребенку, ты тянешься к блестящим предметам, радуясь безделице и упиваясь сущим пустяком. Человек тщеславный ищет славы, ему неможется без ее света -- пусть неяркого, бледного света, или хотя бы отблеска. Так простейший организм оживает под солнечным лучом и, наоборот, застывает недвижно в сумерках.

Под тщеславием понимают человека, увлеченного вещами пустыми. Однако не торопитесь выказывать презрение. Это весьма благодетельная склонность, ибо как бы без нее существовала социальная жизнь, предлагающая людям никчемные цели и занятия?

Тщеславный человек обычно простодушен, и мы должны быть благодарны ему, что он находит удовлетворение в простом и малом. Он не соперник честолюбцу, не конкурент мыслителю, от него нечего ждать подвоха -- если, конечно, учитывать особенность его характера. Достаточно усладить тщеславца небольшой порцией лести -- и, право же, он превратится в приятнейшего человека. С ним легко, не нужно напрягаться и трудиться над установлением добрых отношений. Тщеславный человек сохраняет и оживляет наши силы -- подобно красочной кинокомедии; он забавен -- как мыльный пузырь; он мил, любезен и легко становится полезен -- спасибо ему за это!

Милое тщеславие! ты -- поплавок, за который можно ухватиться в жизненных бурях; ты -- та щепочка, которая авось, да и выручит.

Чревоугодием называют насыщение плоти, минуту ее неприкрытого торжества. Первое ощущение вкуса жизни мы получаем благодаря пище. Здесь, в процессе еды, большой внешний мир впитывается и усваивается людьми, превращаясь в основу основ Их "я" -- в телесность.

Изысканной пищей человек возбуждает свое тело и приводит его в желательное для себя расположение. Тончайшие запахи разнообразных яств... Не только в теле, во всем человеческом существе возбуждаете вы вожделение. Противно природе живого не повиноваться зову того, что питает жизнь. И потому не знает исключений закон телесного пристрастия: для всякого человека есть тот вид яств, которому он так же покорен, как суровейшему требованию долга, как заветной своей мечте, как желанию любимого существа.

В том, чтобы съесть что-нибудь -- первое утешение наше и первая поддержка в час невзгоды. О нет, я не хочу унизить помощь преданного друга, совет мудрого наставника, самоотверженность бросающегося на выручку. Перед всяким, даже самым скромным проявлением искреннего сочувствия и бескорыстной помощи я благоговейно склоняю голову. Но мне непонятно в то же время, почему в пренебрежении остаются многие неприметные мелочи, которые оказывают нашей душе столь необходимую поддержку? Еда -- одна из таких "мелочей", и роль ее в стабилизации человеческой жизни -- и не только жизни, самой судьбы! -трудно переоценить. Благодаря трапезе наша жизнь вновь входит в колею привычного, размеренного существования. И пусть это только иллюзия, пусть на самом деле случилось непоправимое, пусть наша участь печальна -- но трапеза внушает нам надежду жить. Даже ложная, эта надежда не может не согреть на мгновение нашу душу, не может не внушить хотя бы мимолетной бодрости. Даже приговоренный к смерти, быть может, благодарен последнему ощущению вкуса жизни, которым дарит его незатейливая пища. Однако не будем говорить о вещах столь печальных...

В чревоугодии многие религиозные проповедники исстари усматривали греховное угождение плоти, губящее человека. Презирая все телесное, они, разумеется, не могли отнестись терпимо к той изысканной заботе о наслаждениях тела, которая заключена в чревоугодии. Согласимся, что спасение души -- главная забота человека. Однако он -- существо во плоти; тело -- не менее существенная его часть. Тот, кто в этом сомневается, пусть попробует обменять свое тело на вторую душу. Забавно и грустно будет смотреть на его существование, лишенное прелести видеть, слышать, осязать, впитывать запахи, чувствовать тепло и холод, каждой минутой бытия ощущать свою смертность, и оттого неистово желать жить! Как убога личность того, кто безразличен к наслаждениям любви, кто лишен возможности кожей ощутить благосклонность или неприятие окружающих. Удручающая картина перед глазами! Долой двоедушие! Да здравствует тело и источник его силы -- здоровый желудок!

Здесь мы должны развеять несколько наветов, облыжно возводимых на чревоугодие. Первый -- отождествление чревоугодия и прожорливости. Спору нет, умеющий угождать своему желудку, умеет ублажать его обильно. Однако важнее в чревоугодии -- разнообразие яств, умение соткать тонкое полотно вкусовых ощущений, не смешать их в неверных пропорциях и не нарушить строгих закономерностей сочетания различных блюд. Изысканная пища воспитывает умеренность потребностей и утонченность их. К сожалению, искусство чревоугодия давно захирело. В нашем тусклом мире от него остался жалкий ублюдок -- обжорство, тем отвратительнее, чем голоднее предающийся ему. Разве угадаешь в этом постыдном потомке изящного, утонченного предка?

Второй поклеп -- в неопрятности чревоугодия, в неэстетичности его проявлений. Я убежден, что чревоугодие -- не менее высокое искусство, чем живопись, литература или музыка. И напрасно думают, что все имеют к нему способности -- было бы что есть. Нет, как и во всяком ином виде человеческого самоутверждения, здесь необходима особая одаренность; но и она приносит плоды лишь после долгого труда. Угождающий чреву, если он достаточно воспитан своей страстью, весьма переборчив в еде, и уже поэтому опрятен. Даже удовлетворяющее его вкус блюдо он никогда не станет есть как попало. Ведь каждому яству присущ свой церемониал его отведывания. В процессе принятия пищи должна установиться гармония между едой и человеческим организмом. В открытии законов этой гармонии и следовании им -смысл чревоугодия. И потому вполне развившееся чревоугодие порождает гурманство -- эту искусную поэтизацию еды.

Из изложенного ясно, что чревоугодники -- вовсе не те, кто бездумно набивают себе брюхо. Среди тех, кто никак не может быть обвинен в чревоугодии, встречаются и такие, кто ест сверх меры, и те, что недоедают. Как тех, так и других объединяет равнодушное, пренебрежительное, невнимательное отношение к собственному телу и задаче установления гармонии между ним и средой. Они не понимают, что в трапезе заключен один из высоких смыслов человеческой жизни, и что обеденный стол способен обогатить личность не меньше, чем самый прекрасный концерт, пейзаж или незаурядный поступок. И так же, как не приученные к музыкальной гармонии уши слышат в изысканных мелодиях лишь шум, так и за разнообразнейшим столом лишенному дара чревоугодия дана лишь одна скудная возможность -- насытиться. Одна слепая мысль -- "наедайся!" -- придет в голову такому человеку. Но сколь бедно, сколь ничтожно это стремление по сравнению с теми возможностями, которые таит наше чрево!