Дмитрий Сулимов - Мои жизни, мои смерти, мои реинкарнации

Наша земля была не очень обширна, а выращиваемые злаковые культуры составляли только часть её площадей. Именно вино, хранимое в подвале и производимое для продажи, приносило основной доход. В этом доме у нас было две кухарки, да пара или тройка работников, живших тут же. Судя по их количеству, площадь собственной возделываемой земли была невелика, и скорее всего, основная часть наших пахотных территорий сдавалась в аренду соседним земледельцам-фермерам. Хозяйство велось экономно и рационально: никаких лишних расходов и никаких лишних забот; если купить что-то оказывалось дешевле, чем растить своими силами, тем никто не занимался и времени на то не тратил.

Своих виноградников у нас не было, поэтому сырьё для вина покупалось на юге. Везти его оттуда приходилось несколько дней, чуть ли не неделю, для чего нанималось несколько извозчиков-«дальнобойщиков» со своим транспортом, и они парами подвозили нам его по очереди (по две телеги в день), пока «бродильная» бочка не становилась полна. Виноград сортировался нашими работниками, и по частям, прямо с маленькими веточками на гроздьях, давился их ногами в «давильной» бочке-коробе, откуда по жёлобу переливался вниз в подвал, прямо через смотровой лючок в «бродильную» бочку. Когда же она наполнялась, и за эти несколько дней подбродившее ягодное сусло полностью размягчалось, отделив свой сок от жмыха, работники снимали крышку и выбирали черпаками все веточки и косточки, процеживая его сквозь матерчатое сито. Крышка вновь накрывалась на «бродильную» бочку, но в этот раз и под крышку, и под смотровой лючок тщательно подкладывалась свёрнутая в несколько раз грубая материя: в течение всего времени брожения вина она постоянно смачивалась водой, представляя собой своего рода примитивный гидрозатвор, сквозь который бродящее вино пузырилось и пенилось, выпуская углекислый газ. По окончании срока брожения, готовое уже вино аккуратно фильтровалось и переливалось в соседнюю, предварительно освобождённую бочку уже для хранения.

Всего в подвале стояло семь бочек, полных вина, но каждый год на продажу шло вино только из седьмой бочки, — крайней в левом ряду, рядом с лестницей. Каждый год эта освободившаяся бочка тщательно вымывалась, и в неё переливалось вино из предыдущей, шестой бочки, и вновь всё повторялось по кругу: из пятой — в шестую, из четвёртой — в пятую, из третьей — в четвёртую, из второй — в третью, из первой — во вторую. Все бочки, одна за другой, тщательно мылись изнутри, для чего в каждой выбивался верхний люк, в него пролазил работник и долго мыл, время от времени высовывая голову подышать свежим воздухом, вконец пьянея только от винных паров. И весь этот аккуратный и длительный процесс происходил каждый год, чтобы успеть до осени освободить самую первую бочку для готового молодого вина. Соответственно этому циклу, на продажу шло вино только семилетней выдержки, но вино каждой бочки каждый год снималось с осадка и проветривалось, приобретая настоящий вкус, за что очень ценилось покупателями всего севера Франции, и продавалось по хорошей цене. И так повторялось в год из года.

Всю зиму мы жили в городе в нашем большом двухэтажном доме, стоявшем на узкой улице с такими же большими, почти впритык прижавшимися друг к другу домами. На втором этаже были расположены спальные комнаты, на первом — кладовые, кухня и зал. В этом доме жили и отец моего отца, и его отец, и все предки нашего старинного рода.

Но всё-таки время двигалось!.. Я вырос большим, высоким и стройным юношей, с широкими плечами и силой в больших руках. Всё это время, когда мы жили в городе, меня обучали много хороших учителей, и я не только в совершенстве владел искусством фехтования, но и несколькими европейскими языками, хотя и не так совершенно. Долгое время, проведённое с глубокой осени до ранней весны в четырёх стенах нашего городского дома в течение всей моей юности, поневоле сделали меня весьма грамотным молодым человеком.

Общаясь с моими учителями-иностранцами, слушая их рассказы о разных странах, о больших городах, о шумных и весёлых праздниках, о минувших войнах, я всё более и более загорался желанием увидеть этот мир своими глазами, вдохнуть воздух других стран, увидеть другую жизнь других людей. С самого детства во мне зарождался дух путешественника, страстно мечтающего увидеть собственными глазами то, о чём столько слышал и столько мечтал в эту долгую-долгую пору безмятежной юности.

И вот, наконец, наступил тот период жизни, когда в молодом человеке вырастает мужчина. Понимая мою жажду увидеть мир, видя, что я уже полностью созрел для такого самостоятельного предприятия (мне было уже целых девятнадцать лет), и смогу за себя постоять и не сгинуть на длинных и опасных дорогах Европы, отец начал подготовку моего путешествия. Он наметил мой маршрут, разослал письма всем своим друзьям, знакомым и деловым партнёрам по многим городам разных стран, проинструктировал меня, где и у кого я смогу взять денег на этом длинном пути, дал мне кучу рекомендательных писем, свою лучшую шпагу, и благословил на дальнюю дорогу…

Моё путешествие длилось более года, и оно с лихвой компенсировало всё то долгое время моей молодости, когда я практически не был нигде. Я объездил и обошёл половину стран Европы. Я путешествовал и один, и в шумных кампаниях, и пешком, и в фаэтонах. Был я и в маленьких провинциальных городах, и в огромных столицах европейских государств. Я увидел всё, что мог увидеть простой смертный. Этих воспоминаний, этих впечатлений об увиденном мне хватило на всю оставшуюся жизнь, проведённую там же, где прошло моё детство, юность и молодость.

Как оказалось, знакомых у моего отца было столько, что чуть ли не в каждом городе Европы у меня был и тёплый, радушный приём, и долгосрочный кредит, и почтительное отношение. И среди стольких знакомых моего отца было не столь много деловых партнёров, сколько бывших напарников по шумным гулянкам во времена его буйной молодости. Из их рассказов я с удивлением узнавал, что молодость моего отца была значительно разнообразней, чем я знал по его редким рассказам. Этим, вероятно, и объяснялась и его поддержка моим страстным мечтам увидеть мир, и та тщательность, с которой он подошёл к организации и обеспечению моего путешествия.

Много всего повидал я за это время. Из меня выплеснулась вся та энергия, которая не находила выхода во времена моей юности. Я увидел всё, о чём раньше слышал только в рассказах, и испытал все чувства, которые раньше не испытывал… Во время моих гулянок часто бывало, что наутро после длительного шумного застолья в весёлой кампании, я обнаруживал, что благодаря кабачным девицам мой кошелёк потерял в весе значительно более, чем этого можно было ожидать, а то и вовсе оказывался пуст. Но что с них возьмёшь, ведь они такие милашки! Не буду же я поднимать шум из-за нескольких звонких монет. Ведь я французский дворянин, тем более со старинной, уважаемой фамилией, а не какой-нибудь крикливый итальянский студент! А кроме того, в моих потайных карманах всегда было спрятано достаточно денег на всякий случай… Во время этого путешествия я всегда был одет значительно проще, чем мог себе это позволить, ведь никогда не стоит вызывать в людях зависть, если хочешь прожить долго. Но те, кто разбирался в оружии, глядя на мой клинок сразу понимали, что его обладатель значительно богаче, чем выглядит по одежде. Имеющий глаза — да увидит. Имеющий деньги — да возрадуется. Не имеющий ничего — да прибудет с миром… Были у меня и дуэли, но практически всегда они заканчивались дружескими попойками в кабаках.