Под ред. М. Ромашкевича - Эротический и эротизированный перенос

Для врача соединяются этические и технические мотивы, чтобы удержать его от ответной любви; он не должен терять из виду поставленную себе цель, чтобы женщина, ограниченная инфантильной фиксацией в своей способности любить, получила возможность свободно распоряжаться этой чрезвычайно ценной и важной функцией, не истратив ее во время лечения, а сохранив ее для реальной жизни на тот случай, если бы жизнь после лечения предъявила к ней такие требования. Он не должен разыгрывать с ней сцены собачьих гонок, при которых как приз выставляется венок, сплетенный из колбасы, и которые какой-нибудь шутник портит тем, что бросает на ипподром отдельный кусок колбасы. Собаки бросаются на него и забывают о гонках и о венке, манящем вперед, к победе. Я не стану утверждать, что врачу всегда легко держаться в этих предписанных ему этикой и техникой пределах, в особенности для молодого и свободного еще мужчины такая задача может оказаться очень тяжелой. Несомненно, что половая любовь составляет одно из главных содержаний жизни, соединение душевного и физического удовлетворения в любовном наслаждении является самым высшим содержанием ее. Все люди, за исключением немногих чудаков-фанатиков, и устраивают соответственно свою жизнь, только в науке стесняются это признать. С другой стороны, для мужчины мучительна роль отвергающего и отказывающего, когда женщина ищет любви, и от благородной женщины, сознающейся в своей страсти, исходит, несмотря на невроз и сопротивление, несравненное очарование. Не грубо-чувственное требование пациентки составляет искушение, оно действует скорее отталкивающим образом, и нужна большая терпимость, чтобы считаться с этим как с естественным феноменом. Более тонкие и сдержанные проявления желания женщины скорее являются опасными и могут заставить забыть технику и врачебный долг ради прекрасного переживания.

И все-таки уступка для аналитика исключается. Как высоко он ни ценит любовь, он еще выше должен поставить случай, дающий ему возможность поддержать пациентку в решающий момент ее жизни. Она должна научиться у него преодолению принципа наслаждения, отказу от близкого и доступного, но социально недопустимого удовлетворения в пользу более далекого, может быть, вообще не вполне достоверного, но психологически и социально безупречного. Для этого преодоления она должна пройти через самые первые периоды своего душевного развития и на этом пути приобрести то увеличение душевной свободы, которой сознательная душевная деятельность — в систематическом смысле — отличается от бессознательной [15] Это отличие объясняется ниже, р. 266 (Англ. изд.) .

Таким образом, психоаналитическому терапевту приходится вести борьбу по трем направлениям: с самим собой против сил, старающихся свести его с аналитического уровня; вне анализа против противников, оспаривающих значение сексуальных влечений и запрещающих ему пользоваться ими в его научной технике; в анализе против пациентов, которые сначала держат себя как противники, а затем демонстрируют имеющую власть переоценку сексуальной жизни и хотят пленить врача своей неукротимой — в социальном отношении — страстностью.

Публика, об отношении которой к психоанализу я говорил вначале, воспользуется вышеизложенным о любовном переносе как предлогом, чтобы обратить внимание света на опасности этой терапевтической методики. Психоаналитик знает, что работает с самым взрывчатым материалом и что должен соблюдать такую же осторожность и совестливость, как химик. Но разве химику запрещались когда-либо работы с нужными, благодаря их действию, взрывчатыми веществами из-за связанной с ними опасности? Замечательно, что психоанализу приходится завоевывать все свободы, уже давно предоставленные другим видам врачебной деятельности. Я не стою за то, чтобы безобидные методы лечения были оставлены. Они вполне достаточны для некоторых случаев, и в конце концов, человеческое общество так же мало нуждается в furor sanandi [16] Страсть к исцелению людей. (Англ. изд.) , как в каком-либо другом фанатизме. Но мнение, что психоневрозы должны устраняться при помощи операции с безобидными средствами, объясняется жестокой недооценкой происхождения этих болезней и их практического влияния. Нет, во врачебных мероприятиях всегда наряду с "medicina" будет место и для "ferrum", и для "ignis" [17] Намек на афоризм, приписываемый Гиппократу: "Чего не исцеляют лекарства, исцеляет железо (нож?), чего не исцеляет железо, исцеляет огонь, чего не исцеляет огонь, считается полностью неизлечимым". Афоризмы VII, 87 [пер. 1849]. См. Фрейд 1915, 171 п. По версии Фрейда, "в медицинской практике всегда будет место "железу" и "огню", бок о бок с "лекарством". (Англ. изд.) , а потому останется необходимым и правильный неослабленный психоанализ, который не боится оперировать с самыми опасными душевными движениями и распоряжаться ими для блага больного.

Опередите же королей Европы! О, дайте людям свободу мысли!

Фридрих Шиллер, "Дон Карлос"

Исполненное вдохновения эссе Фрейда 1915 года, первоначально озаглавленное "Дополнительные рекомендации по технике психоанализа", вряд ли имеет объем свыше десяти страниц, однако по сегодняшний день оно занимает выдающееся место в полемике относительно лечебной значимости интерпретации психических конфликтов в противовес прямому эмоциональному переживанию. В данной работе Фрейд методически устанавливает — в контексте обсуждения контрпереносного сопротивления перед лицом "социально необузданной страсти" "эротического переноса", воображаемой пациенткой, — "фундаментальный принцип аналитического лечения — принцип воздержания", прослеживая это "моральное предписание вглубь, к его источнику, а именно к целесообразности". Фрейд видит этот фундаментальный принцип как тесно связанный с "нейтральностью", приобретаемой "посредством сохранения контроля над контрпереносом". Он формулирует цель психоанализа как "увеличение душевной свободы, которой сознательная душевная деятельность... отличается от бессознательной". Наконец, он устанавливает особый статус для любви в переносе. Желание прямого удовлетворения в переносе указывает на клиническую категорию пограничной патологии, еще не известную на нозологическом уровне в 1915 году. Ссылка Фрейда в конце "Заметок о любви в переносе" на цитату из Гиппократа, которую Шиллер использовал в качестве эпиграфа к драме "Разбойники", "Quae medicamenta non sanat, ferrum sanat, quae ferrum non sanat, ignis sanat" говорит о том, что он хорошо сознавал революционное значение своих взглядов. Он писал Карлу Абрахаму 29 июля 1914 года: "Я стал честнее, дерзновеннее и безрассуднее" (Фрейд и Абрахам, 1965).