Сергей Степанов - Живая психология. Уроки знаменитых экспериментов

Во время проведения опыта к его организатору Филипу Зимбардо заглянул его коллега, которого он знал со студенческих лет, и поинтересовался: а в чем, собственно говоря, состоит научная подоплека эксперимента? Точнее – какова в данном опыте независимая переменная?

По собственному признанию Зимбардо, он в тот момент едва не вышел из себя. «У меня тут зреет бунт! На заключенных нет никакой управы! А этот педант смеет еще что-то выяснять насчет каких-то переменных!»

Сам организатор опыта, не принимавший в нем непосредственного участия, настолько вжился в роль начальника тюрьмы, что временами забывал о научной стороне дела! Что же говорить об испытуемых!

В один из дней было разрешено свидание заключенных с родными и друзьями. Навестить близких в «тюрьму» пришло несколько человек, в том числе и родители одного из заключенных. Они были крайне удручены положением своего сына, однако не решились высказать свои чувства Зимбардо. Мать лишь робко заметила: Он у нас хороший мальчик. А к такому обращению не привык. Вы бы с ним помягче… Отец прервал ее: Пойдем, дорогая. Тут ничего не изменишь. Мы и так уже потратили много времени.

Наблюдая близкого человека попавшим в жестокие руки кого-то властного и безжалостного, люди враз позабыли об игровой стороне опыта и приняли на себя роль униженных родственников-просителей, робеющих перед властью.

В ходе опыта в «тюрьме» побывало свыше полусотни людей, не участвовавших в эксперименте непосредственно. В том числе даже священник. Но лишь один-единственных человек – психолог Кристина Маслач, пришедшая проинтервьюировать испытуемых, – выразила вслух свой ужас и отвращение. У нее на глазах заключенных строем с мешками на головах вели в туалет. «Это ужасно – что вы делаете с этими ребятами!» – воскликнула Кристина, едва сдерживая слезы. По признанию Зимбардо, именно в этот момент он понял, что игру надо кончать. А если бы этих слов не прозвучало?..

Какие выводы подсказывает данный эксперимент? Дискуссии об этом не стихают уже много лет. Ясно одно – свою тюрьму едва ли не каждый из нас носит с собою и внутренне готов сыграть в ней роль безжалостного стража или жалкого узника. Какая роль выступит на первый план – зависит от сложившихся жизненных условий. Или все-таки от самого человека?

Провокационный эксперимент принес всемирную известность Филиппу Зимбардо. Впоследствии им было выполнено множество любопытных опытов, написано несколько интересных книг, но большинству психологов он известен прежде всего как автор классического тюремного эксперимента. Немудрено, что и сам он в своих исследованиях и трудах снова и снова возвращается к старой теме. Во время недавнего визита в Москву Зимбардо представил свою новую книгу «Эффект Люцифера: почему хорошие люди совершают дурные поступки». Поводом к ее написанию стали печально известные события в иракской тюрьме Абу-Грейб, где американские охранники в обращении с беззащитными заключенными проявили чудовищную низость и жестокость. Военное командование тогда поспешило откреститься от садистов в погонах, разведя руками: «В семье не без урода…» По мнению Зимбардо, дело вовсе не в моральном уродстве конкретных офицеров. На такое поведение в похожей ситуации способны очень многие (если не все), и его известный эксперимент служит тому убедительным свидетельством.

Оживление интереса к этой проблеме подстегнуло Голливуд к сочинению киноверсии знаменитого эксперимента. (Документальный фильм, снятый самим Зимбардо, давно широко доступен; есть и вольная художественная версия немецкого производства.) А для психологов классический опыт, как в своей процедуре, так и в связи с вытекающими выводами, по сей день служит предметом оживленной дискуссии.

Иной психолог, возможно, на это возразит: «Мне-то какой прок от давнего американского эксперимента? Разве он имеет какое-то значение для того, чем мне приходится заниматься?» Такой ремесленнический подход никак нельзя одобрить. Во-первых, просто-напросто вызывает сомнения профессионализм специалиста, плохо ориентирующегося в той науке, от имени которой он выступает. Психолог, не знакомый с опытами Зимбардо, подобен врачу, не слышавшему про Флеминга и Пирогова, – такой медик вряд ли достоин звания доктора, разве что фельдшера (кстати, от засилия «фельдшерской психологии» в свое время предостерегал еще Выготский, используя именно этот нелицеприятный термин). Во-вторых, результаты классического опыта позволяют любому психологу, в том числе и школьному, определиться с той идейной платформой, на которой базируется его практика. По большому счету, самые важные вопросы, на которые каждому из нас надлежит дать себе ответ: каков человек по своей натуре и, соответственно, какого рода влияние на формирующуюся личность может и должно быть нами оказано? Психологами разных школ предлагаются разные варианты ответа. Для гуманистов, чей подход наиболее наглядно воплощен в трудах Маслоу и Роджерса, в человеке изначально заложено всё самое доброе и светлое, необходимо лишь всячески способствовать реализации этих прекрасных задатков. Представители глубинной психологии более пессимистичны: по их мнению, человек от природы наделен низменными и деструктивными наклонностями, которые необходимо по возможности безболезненно канализировать в приемлемое русло. Сторонники поведенческого подхода отвергают обе эти версии, полагая, что изначально в человеке вовсе ничего не заложено, и каким он станет – зависит от того, что будет ему привито. По сути дела профессиональная позиция любого психолога так или иначе тяготеет к одному из трех названных подходов. В пользу любого существуют серьезные аргументы, однако ж ни один не безупречен.

Опыт Зимбардо неожиданно предложил выход из этих «трех сосен». Ведь полученный результат скорее всего можно истолковать так: в натуре любого человека причудливо переплетаются добро и зло, причем самые добропорядочные граждане не избавлены от латентных низменных наклонностей; как человек себя проявит в реальной жизни – зависит от ситуации, в которую он будет поставлен. Соответственно, необходимо всячески нивелировать такие жизненные ситуации, которые пробуждают в человеке зверя, и культивировать те, которые побуждают вести себя достойно.

Кому-то выводы из Стэнфордского эксперимента могут показаться пессимистическими – не очень-то приятно признать в себе палаческие наклонности, пускай и глубоко скрытые. С другой стороны, практически выводы представляются весьма конструктивными и касаются того, какие условия необходимо создать человеку, чтобы он оставался человеком.