Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа

После сеанса с пентатолом пациент вспомнил, что очень боялся, но впоследствии совершенно об этом забыл. Он расценил свой страх как вполне объяснимую нормальную реакцию и быстро уснул в состоянии эмоционального истощения. Последующие сеансы концентрировались на «маленьком мальчике внутри взрослого мужчины» и универсальности реакций, вызванных страхом. Через несколько дней был проведен еще один пентатоловый сеанс с целью выявления причин кишечного приступа, происшедшего через десять дней после случая с парашютистами. Пациент целый день возил офицера, у которого находился в подчинении, позволявшего себе привилегию общения с женщинами и употребления спиртных напитков, хотя жестоко наказывал своих людей за подобное поведение. Пациент был его личным шофером, и ему часто приходилось поддерживать капитана, когда он не мог идти или даже сидеть, прикуривать ему сигареты и даже кормить, когда тот был в состоянии похмелья. Благодаря гастриту на почве алкоголизма и плохому аппетиту капитана пациент съел не один его обед.

В интересующий нас день пациент вел машину по очень плохим дорогам с раннего утра до поздней ночи, пока они не остановились в какой-то крохотной французской деревушке. Капитан приказал пациенту ложиться спать в грузовике прямо под открытым небом, а сам отправился в зал для членов парламента, где и провел ночь в тепле и уюте. Пациент уговаривал себя, что поблизости нет никаких нацистских парашютистов, что всех их выловили и что тут совершенно безопасно, «действительно совершенно безопасно», но, несмотря на эту собственную психотерапию, не мог уснуть на протяжении долгих часов. Через несколько минут после того, как ему удалось заснуть, он проснулся от острой брюшной боли и приступа поноса. Когда боль стала невыносимой, он отправился в приют для членов парламента, где отыскал своего пьяного капитана и тот приказал солдату отвезти его к врачу. Из местной санчасти его отправили дальше через госпитальную систему, но везде проверка на органическое заболевание или инфекцию давала негативные результаты, и в конце концов его отправили домой. В первом госпитале какое-то чувство вины за свою психосоматическую болезнь побудило его быть чрезвычайно обходительным с ранеными солдатами. Во время этого сеанса пациент стонал и извивался от боли. Он не отпускал рук от брюшной полости. Тахикардия, потовыделение и бледность, доходящая до зеленоватого цвета, не оставляли сомнения в том, как жестоко он страдает. Он полностью воспроизвел свое состояние во время приступа.

После того, как он проснулся, мы обсудили связь этого приступа с его страхами перед столкновением с десантниками и реакцией на капитана, подвергшего его такой опасности. Он не понимал, почему он должен был чувствовать обиду или гнев по отношению к капитану и так как проявлял сильное сопротивление ко всему, кроме своего привычного «Это его право приказывать мне то, что он считает нужным», через несколько дней ему снова сделали инъекцию пентатола. Пациент снова перенесся на темную деревенскую площадь, и ему предложили высказать, что же он действительно чувствует к капитану. После некоторого сопротивления его гнев излился свободно и в полной мере. Он получил подтверждение в многочисленных случаях дискриминации, несправедливости, незаслуженной задержки в продвижении по службе, переутомления и т.д. Капитан, которого пациент пассивно принимал сознательно, превратился в «ублюдка и паршивого сукиного сына», который постоянно злоупотреблял своим положением старшего по званию.

Во время такой бурной реакции пациента перебили и спросили: «А что твой отец?» Ответ был на удивление искренним и кратким: «Такой же сукин сын». Затем он в настоящем времени словесно пережил событие, случившееся за несколько лет до того, как он попал в армию. Мы лишь резюмируем его затянувшуюся, но весьма насыщенную эмоциями реакцию. Однажды, когда отца не было дома, сокурсники пациента собрались в Чикаго, и так как добираться туда было сложно, он, несмотря на запрет, воспользовался автомобилем отца. Пока он отсутствовал, его собака тоже нарушила домашние правила: она перебралась наверх в комнату отца, и там ее стошнило на дорогой ковер. Вернувшись, отец впал в ярость и вызвал к себе сына, чтобы объявить ему о предстоящем наказании: он должен был приходить домой после института не позднее шести вечера и ни под каким предлогом не мог выйти из дому после указанного времени в течение трех месяцев. Пациент признал свою вину, объяснил, как мог, почему так поступил, и мягко возразил против суровости наказания, сказав: «Тебе не кажется, что это слишком — но, ладно, я приму это как мужчина и не стану жаловаться», хотя под пентатолом он горько рыдал. Через десять недель отец пришел домой пьяным и сам нарушил запрет, попросив сына отвезти его в клуб. Там он предложил юноше выпить в баре и слезливым от похмелья тоном признал, что наказание было слишком суровым, что сын принял его как подобает мужчине и попросил прощения. Они пожали друг другу руки, и дело было забыто. Но во время сеанса пациент вошел в сильный гнев, которого никогда раньше не выказывал по отношению к своему отцу. Он запомнил эти эмоции, и мы обсудили их после того, как прошло действие пентатола.

Дальнейшая терапия была направлена на дифференциацию между инфантильным сознательным примирением с бессознательным кишечным проявлением ярости и нормально выраженным оправданным гневом взрослого мужчины. Несомненно, это был лишь эпизод из их жизни. Сначала отец, когда ему был задан такой вопрос, отрицал всякие проявления деспотизма со своей стороны, но его жена не дала ему сменить тему и противоречила на каждом слове. Они с мальчиком вынуждены были заключить союз, чтобы вместе бороться против сурового врага и постоянно выискивали его слабые места. Дома отец был таким же начальником, как и на работе, он провозглашал приказы и отвечал на просьбы односложным «нет», никак не объясняя причин. По-своему он хотел «сделать из своего мальчика мужчину», но фактически не позволял никаких проявлений мужского равенства и требовал только инфантильной покорности и примиренчества. Нормальные эмоциональные реакции всегда подавлялись. Вскоре этот принцип должен был подтвердиться еще раз, поскольку сын делал первые попытки проявить свою новообретенную независимость, но отец был очень обеспокоен, по крайней мере, для того, чтобы снова играть ту роль, которой от него ждал психиатр.

До этих пор терапия принесла хорошие результаты в том смысле, что не было никаких рецидивов, и к тому же отец выработал у себя более уважительное отношение к своему законному наследнику. Конечный результат будет зависеть от жизненных ситуаций ближайшего будущего, которые и покажут, была ли эта короткая терапия достаточной и появится ли необходимость в дальнейшей терапии.