Поль Генри де Крюи - Борьба с безумием

Но тут Донна Пилларс меня озадачила. Начала она простодушным тоном с общего заявления - его можно сей­час слышать почти в каждом психиатрическом учрежде­нии, - что после введения новых лекарств началась совер­шенно новая жизнь для персонала больницы. Больные, ползавшие по полу и завывавшие не своим голосом, пере­стали ползать и завывать. Замечательно. Вырывание волос, стукотня головой о стену, драки, проклятия, непристойные слова - все это прекратилось. Прежнего бедлама уже нет. Великолепно.

- Но вот старшие надзиратели поговаривают, что они не знают, стоит ли этому радоваться, - сказала Донна. - Больные что-то уж слишком спокойны.

Серпазил приостановил кусанье, толканье, свирепые драки и заставил несчастных больных сесть и сидеть. А сами больные? Они великолепно поправлялись и прев­ращались в «зомби». Что такое зомби? По старому опре­делению это значило: «умирает, а ходит». Но это новый вид зомбификации: «умирает, а сидит». Зомби уселись, но при этом они нисколько не похожи на умирающих.

- Что дал серпазил сестрам-надзирательницам?- спрашивает Донна Пилларс. Тут Донна проявила особое психологическое чутье. Серпазил отнял у сестер-надзира­тельниц цель жизни. Сестра, которая умела лучше Дру­гих управляться со шваброй, была окружена ореолом славы. В лучшем случае сестер-надзирательниц рассматри­вали как ударную команду, которая умеет поддерживать чистоту в помещениях, несмотря на беспрерывное загряз­нение и вечный беспорядок. А теперь, с появлением серпа-зила? Ударной команде остается только мыть совершенно чистые стены, скрести полы, которые больше не загрязня­ются, успокаивать буйных больных, которые стали спо­койными и малоподвижными.

- И помог нам в этом доктор Фергюсон, - сказала Донна Пилларс. - Он, очевидно, знает, что больных надо сначала успокоить, а потом уже сделать разумно актив­ными.

Донна продолжала рассказывать о том, как Джек оживлял этот мрачный дом спокойного безразличия, как он стал изгонять серпазиловую депрессию другим лекар­ством, риталином.

- Вы должны внести немного шума и движения в наши палаты, - говорит им Фергюсон. - Заставьте боль­ных помогать вам в работе. Что из того, что работа будет неполноценной? Это полезно для больного, а больной важ­нее, чем работа.

- Доктор Фергюсон спрашивал нас, что мы знаем о своих больных, как о людях, - рассказывает Донна Пил­ларс. - Кто эта женщина, что лежит весь день в холле на полу, или та, другая, которая сидит с безмятежным видом и жует свой чулок? Мы ведь ничего о них не знали.

Донна и остальные надзирательницы вынуждены были осознать этот скандальный факт. Мать, тоскующая по де­тям, помешавшаяся бабушка, девушка-подросток с изму­ченным лицом не были для них живыми людьми. Это были неизвестные существа женского пола, затерянные среди 3000 больных и не представлявшие особой важности по сравнению с сорока больничными помещениями, которые нужно держать в чистоте.

- Заставлять больных складывать белье или подме­тать полы - это еще не все. Вы должны придумать что-то большее, - говорил Джек сестрам. - Вы должны пробу­ждать в этих несчастных потерянную веселость; должны научить их радоваться. Почему бы вам не сделать палаты красивыми? Почему бы самим больным не заняться вместе с вами украшением палат?

Старое положение о работе сестер-надзирательниц обя­зывало их прежде всего заботиться о чистоте стен, чистоте полов, чистоте постелей и чистоте больных; выполнение этих работ оставляло дежурным один какой-нибудь сво­бодный час из двадцати четырех. Донна Пилларс возгла­вила движение за новый вид обслуживания психически больных, основным назначением которого была «радость». Джек подзадоривал их...

- Ну, теперь, когда мы оттащили больных от ваших волос, у вас найдется чуть больше времени, чтобы помочь им по-настоящему.

В психиатрической практике применяются различные меры воздействия на больных: психотерапевтические про­поведи, попытки успокоить буйствующих струями холод­ной воды под высоким давлением, погружение беспокой­ных больных в длительный сон с помощью барбитуратов, надевание смирительной рубахи, судорожная терапия при помощи электрошока, свирепые метразиловые шоки, опас­ное лечение инсулиновой комой, рассечение мозговой ткани лоботомией и другие причудливые меры воздей­ствия.

Но кто в суровой и однообразной психиатрической практике применял учение о веселье?

Вечером после обеда - вполне приличного обеда, во время которого никто ни в кого ничем не швыряет и никто не ставит под стол тарелку с едой, - двенадцать пожилых леди садятся в кружок. Все смеются. Они затевают игру в кити-кити-мяу. Старая леди, изображающая котенка, ползает на четвереньках внутри круга. Она останавливается перед одной из играющих и мяукает. Та, перед которой она остановилась, забывает правила игры и, заливаясь смехом, ласкает котенка. В наказание смеющаяся старушка, потеряв всякое достоинство, должна сама стать ползающим и мяукающим котенком. Тут все сидящие в кружке старые леди начинают страшно хохотать, забывая, что их жизнь так печальна.

- Это поразительно действует на моральное состояние персонала, - говорит Донна Пилларс, организатор этой простенькой с виду науки о веселье. - Надзирательница, принимавшая участие в игре, пришла в дежурку, продолжая смеяться, и высказала мнение, что веселье замечательно усиливает действие новых лекарств.

- Нагружайте их каким-нибудь делом, если даже они делают его не очень хорошо, - поучает Джек своих 107 «докторов».

За столом сидит леди, рисуя картину цветными карандашами на ватманской бумаге. Ее начали лечить серпазилом и риталином всего два месяца назад, когда главным ее занятием было бегать но палате взад и вперед с дикими завываниями и главным развлечением было налетать на сестру-надзирательницу, когда та отворачивалась. А те­перь она учтиво говорит надзирательнице: «Не хотите ли посмотреть, как у меня получается?» - и благодарит ее за карандаши и бумагу. Больные очень самобытны и вовсе не злы.

Вот другая больная, для которой рисование стало большим делом. Два года назад она развлекалась несколь­ко своеобразно. Она не могла тогда ходить и даже стоять. Сидя в своем кресле-каталке, она получала дьявольское удовольствие, подстрекая других больных на всякие па­кости, и радовалась, если ей удавалось вызывать ссоры, драки, скандалы, бунты. Это был Гитлер в образе женщины. Но вот под влиянием новых лекарств и таинственной силы любви, проявляемой надзирательницами, эта бес­новатая интриганка постепенно перешла от цветных ка­рандашей к живописи масляными красками. Ее картины настолько хороши, что она продает их, зарабатывая себе на повседневные расходы и даже больше.