Андрей Курпатов - Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии

Мир исполнен страданием. Но, как сказал один монах Дзэн, «наше обожание цветов не мешает им увядать, а наша антипатия к сорнякам не мешает им процветать», а потому его невозможно исчерпать его же средствами – одним лишь состраданием. Однако, сострадание способно указать нам путь, по которому следует идти, дорогу помощи. До той поры, пока мы раздвоены, всякие попытки окажутся тщетными, сострадание станет спасительным только тогда, когда оно родится не в реалиях формальных отношений, знакомых всем нам, но лишь в индивидуальных отношениях с другим человеком. Сострадание к боли, в болезни, в беде и даже в смерти – это естественная и нормальная реакция достойно воспитанного человека, однако только сострадание человеку в его душевных терзаниях – есть подлинная ценность.

Первое, воспитанное в нас сострадание, является, благодаря самому этому факту своей «воспитанности» (привитости, привнесенности), по сути, формальным. Второе же, идущее изнутри, свидетельствующее о большой внутренней работе, – это истинное, сущностное сострадание, которому и учил Будда. И это истинное сострадание – подлинная экзаменовка духа, подлинная проверка истинности стремления человека к реальности индивидуальных отношений, подлинное испытание проповедуемой им ценности индивидуальных отношений.

Таким должен быть специалист, оказывающий психотерапевтическую помощь, причем вне зависимости от своей «конфессиональной принадлежности» – гуманист он, психоаналитик или бихевиорист. Вот какие слова принадлежат классическому психоаналитику Ральфу Гринсону: «Когда пациент так страдает, не только естественно, но и необходимо проявить сострадание». «Аналитик должен быть личностью, которая может сопереживать и сочувствовать, искренне и просто, но не теряя самообладания». «Просто необходимо постоянно помнить о том, что пациент – это не просто человек, поставляющий материал для анализа, но и страдающий невротик» 63.

Сострадание – это и проявление индивидуальных отношений, и, отчасти, механизм их возникновения, и, что, может быть, самое важное, способ их «укрепления» (хотя, конечно, данный термин вряд ли подходит для оценки состояния несодержательной реальности). Так или иначе, но сострадание, действительно, делает индивидуальные отношения все более и более полными – в них появляется не только изначальный (само-смысл), но и последующий, «объективный» смысл, поскольку именно в них мы получаем возможность, сострадая, избавляться от страданий и избавлять от них. Сострадание, как своего рода плотина, удерживает, до поры до времени, то, что достигнуто сознаванием, но далее, когда это служение достигает критической точки, просто погружает человека в это состояние сознавания, чем избавляет его и от страдания, и от страха бессмысленности собственного существования.

В своей книге «Путь к сердцу мудрости» Д. Голдстейн и Д. Корнфилд пишут: «Усвоение идеи випассаны на Западе началось с акцента на внутренней медитации и трасформации на индивидуальной основе. Буддийские учения имеют акцент на другом аспекте – на следовании путем соединения своего сердца с миром действия . Их самые первые универсальные принципы содержат основные моральные требования и призыв к культивированию щедрости. Это фундамент для любой духовной жизни. Кроме этого, буддийская практика и вся древнеазиатская традиция зиждутся на духе служения. Некоторым служение может казаться просто дополнением к их внутренней медитации. Однако служение есть нечто большее: оно является проявлением зрелой мудрости в духовной жизни. Понимание этого духа служения и всеобщей взаимосвязи возрастает с возрастанием глубины мудрости. Для многих людей служение и отдавание (дарение) с широко открытым сердцем становятся самим средством их освобождения и принимаются ими как их индивидуальная тропа практики» 64.

Впрочем, что там до неверного понимания буддизма… Этого младенца в какой-то момент вместе с водой выплеснули и из христианской купели. За дидактической стройностью церковной концепции как-то совершенно позабылась главная идея Нового Завета – идея служения Бога человеку. Христос умирает на кресте за человека, за человечество, за его грехи. И что это, если не пример для подражания, не идея о служении конкретному человеку, с его слабостями и пороками, но доведенная до своей высшей, абсолютной степени? Отсюда, эти слабости и пороки человека – не повод для осуждения, а лишь свидетельство о том, что он нуждается в помощи. Но этот вывод в доктрине как-то не прижился, и все закончилось самоуничижением, переходящим в нотации, и нотациями, переходящими в самоуничижение.

К счастью, дела творятся реальностью, а не рассудком, человеком, а не доктриной. Может быть, поэтому на Руси таким почетом и уважением пользовались «старцы», которые одно время даже испытывали гонения официальной церкви. А старцы осуществляли и тем самым проповедовали именно христовый подвиг служения человеку. Одним из самых известных и почитаемых на Руси старцев был Серафим Саровский. «Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, – говорил он, – столько не хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего» 65. Этому же он и учил после долгих лет столпничества, пустынножительсва и затворничества, когда «жизнь его поменяла новое направление: если прежде он заботился о спасении своей души, а забота о ближних состояла в горячих молитвах за весь мир, то теперь настала пора посвятить себя подвигу душеспасительного назидания паломников» 66.

В литературе поразительный образ старца создан в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» – образ старца Зосимы. Вот как характеризует его наш учитель О.Н. Кузнецов в своей работе «Достоевский о тайнах психического здоровья»: «Зосима предстает почти как профессиональный психотерапевт с богатым опытом, все ждут от него “совета и врачебного слова”. Старец – человековед, в совершенстве владеющий методами психотерапевтического воздействия, гибко меняющий их в зависимости от личностных особенностей каждого страждущего» 67. То есть, речь идет о прямом сущностном участии, истинной заботе, выраженной в подлинном сострадании. Не имея возможности достучаться до агрессивно настроенного Дмитрия Карамазова, Зосима просто встает перед ним на колени. «Я не ему, я страданию его поклонился», – объяснит потом старец свой поступок. Да, изучение же доктрины, сколь бы ревностным оно ни было, не идет ни в какое сравнение с тем простым актом служения, на который способна личность, открывшаяся для реальности индивидуальных отношений. Доктрина же не способствует тому, чтобы, говоря словами Бергсона, «Бог действовал через душу и в ней» 68.