Марк Хаузер - Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

До публикации книги «Эгоистичный ген» доминирующим объяснением альтруизма у людей и у животных было следующее: он возник и развился, чтобы принести больше пользы группе. Отбор отдает предпочтение доброжелательности, потому что она полезна для группы [340] Многие биологи-эволюционисты, направляемые в значительной степени работами Дэвида Слоана Уилсона (Sober & Wilson, 1998; Wilson, 2002b), предложили другой взгляд на групповой отбор, который был обозначен как «многоуровневая теория отбора». Главная идея здесь состоит в том, что групповой отбор связан с различными преимуществами одной группы над другой, благодаря разнице в пропорции альтруистов или кооператоров. Эта позиция не отрицает значимости эгоистичного поведения, но утверждает, что, когда распределение генов внутри группы обеспечивает действия, которые являются благоприятными для всех или для большинства членов, тогда эти гены будут распространяться с большей вероятностью, в конечном счете приводя к межгрупповым различиям в степени приспособленности. Этот взгляд отличается от идей, представленных в работах других авторов в 1970 г. (Dawkins, Hamilton, Maynard Smith, Trivers, Williams). .

Но быть хорошим требует усилий, и в этом состоит парадокс. Например, некто, подающий сигнал тревоги, потенциально привлекает внимание хищника, увеличивая вероятность собственной смерти, одновременно принося пользу другим, которые могут остаться необнаруженными. Тот, кто делится едой, жертвует личной выгодой, но одновременно приносит пользу другому, который иначе мог бы умереть с голоду. Что противостоит эгоизму? Зачем подавать сигнал тревоги или отказываться от еды, если кто-то еще может сделать за вас эту работу? Согласно теории группового отбора, жертва, приносимая группе на протяжении эволюции, является гораздо более полезной для вида, чем эгоистичное поведение. Но в группе, состоящей из командных игроков, всегда будет эгоист, который заботится в первую очередь о себе.

В книге «Эгоистичный ген» была сделана заявка на новое решение проблемы альтруизма за счет переноса внимания с отдельных людей и групп на гены. Люди подают сигналы тревоги не для того, чтобы защищать группу, а для защиты своих генов. Они стимулируют воспроизведение генов, связанных с сигналами тревоги, либо непосредственно, спасая собственную жизнь, либо косвенно, предупреждая своих кровных родственников. Самки не ставят своей целью регулирование рождаемости и сохранение группы от исчезновения, они стремятся произвести оптимальное количество детенышей, которые выживут и будут воспроизводить себе подобных. В отличие от Золотого правила, которое выходит за рамки биологических отношений между отдельными особями, правило Гамильтона, получившее название в честь своего создателя, покойного биолога-эволюциониста Уильяма Гамильтона, явно нацелено на генетических родственников. Правило Гамильтона гласит: действуй в отношении других соответственно тому, насколько они тебе близки в генетическом отношении [341] Золотое правило Гамильтона (Hamilton, 1964a, 1964b). .

Загадка альтруизма исчезает, если исходить из такой простой формулировки. Я готов понести личные жертвы, если это принесет пользу тем, кто имеет такие же гены, как у меня. В интересах генов мне следует принести себя в жертву, чтобы спасти двух братьев, четырех внуков или восьмерых двоюродных братьев или сестер.

Позиция эгоистичного гена не отвергает возможности того, что отбор может осуществляться и на других уровнях, в том числе на уровне отдельных особей, групп и даже видов. Конечно, возможно, как утверждает биолог-эволюционист Дэвид Слоан Уилсон, что группа кооперативных альтруистов возьмет верх над группой эгоистичных лжецов. Такое представление соответствует ранним интуитивным предположениям Дарвина. Межгрупповые различия создают разнообразие для отбора на уровне групп, и, как утверждают некоторые, ими можно объяснить необычные формы взаимодействия, которые наблюдаются у людей и не отмечаются у животных. Я вернусь к обсуждению этой возможности в конце главы и в эпилоге. А сейчас я сосредоточусь на связи адаптивной структуры и психологических ограничений [342] Хотя этот подход и не является радикально новым, тем не менее, с моей точки зрения, те, кто поддерживает идею, что мы должны искать множественные причины альтруизма (Cosmides & Tooby, 1992; Fehr & Fischbacher, 2003; Pinker, 1997; Sober & Wilson, 1998; Tooby & Cosmides, 1998; Wilson, 2002a; Wilson, 1998), недостаточно широко распространили свои идеи. .

Я начну с абсолютно очевидного примера необузданной заботы и возможной точки отсчета для эволюции нашей моральной ответственности за других, а именно со связи между родителями и потомством. Именно в этом контексте мы будем наблюдать, как проявляются принципы, которые регулируют поведение на основе взаимодействия [343] Это описания закономерностей, полученных в большинстве случаев эмпирическим путем, которые определяют поведение животных. Они обходят вопросы о том, что животные думают о своих действиях и правилах, которые ими управляют. Это правила, которые оформились в эволюции, для того чтобы решать специфические проблемы, связанные с жизнью в группе. Когда правила вариативны, вариативность усваивается представителями вида. Правила, которые установились в результате естественного отбора, определяют ожидания относительно типичных реакций отдельных особей в конкретных ситуациях. Неожиданные действия при условии, что правила существуют, должны рассматриваться как проявления насилия. Мы увидим, является ли эта характеристика приблизительной и ведет ли она к новым открытиям. Важный аспект для данной главы в том, чтобы воспринимать эти правила как описательные характеристики действий животного. .

Если вы не биолог, на ваше представление о «родительстве» влияет ваш опыт млекопитающего, который может включать рождение собственного ребенка, наблюдение за тем, как это происходит у других, или посещение зоопарка, где вы проведете время в обществе мохнатых существ, кормящих грудью. На человека-наблюдателя оказывают также влияние документальные фильмы, в которых изображены мамы-шимпанзе, играющие со своими милыми наивными детенышами; мамы-бабуины, переносящие свое потомство в безопасное место; дикие собаки, облизывающие своих щенков, пока те сосут молоко, и громадные неуклюжие мамы-слонихи, мягко и легко подгоняющие своих слонят, заставляя их идти, не отставая от остальных. Даже если вы отвлечетесь от животных и перейдете к птицам, возможно, что и здесь вы найдете подтверждение своим представлениям — это выводок теплых, мягких, неоперенных птенцов, спрятавшихся под крылом матери или отца в ожидании очередной порции корма. Есть ощущение, с помощью которого мы представляем воспроизводство себе подобных как нечто обязательное для животного мира, как часть того, что следует делать всем общественным видам в качестве атрибута их повседневной жизни. Отказ от этого считается невозможным в глазах матери-природы.