Джошуа Фоер - Эйнштейн гуляет по Луне

Сократ жил в V в. до н. э. во времена расцвета письменности в Греции [93], и его взгляды уже тогда считались устаревшими. Почему же идея коснуться, скажем, пером пергамента была для него столь отталкивающей? Фиксация воспоминаний на листе кажется куда более удачным способом сохранения знаний в сравнении с попытками удержать все их в голове. Мозг всегда способен допускать ошибки, забывать, путаться. Благодаря письму мы можем преодолеть эти естественные биологические ограничения — вытащить наши воспоминания из способного ошибаться мозга и закрепить их на более надежном носителе, где они могут оставаться постоянно и (как мы иногда надеемся) распространяться во времени и пространстве. Письменность позволяет передавать идеи через поколения и при этом не бояться естественных мутаций, которые являются непременной частью устных традиций.

Для того чтобы понять, почему памяти придавалось такое большое значение в мире Сократа, нам следует разобраться в эволюции письма и в том, как отличались ранние книги по форме и функциям. Мы должны вернуться в эпоху, когда еще не было книгопечатания, алфавитных указателей, содержания, разделения на страницы, полей, знаков пунктуации, строчных букв и даже пробелов между словами.

Сегодня мы тщательно записываем всю информацию, чтобы не хранить ее в нашей памяти. Но до конца как минимум позднего средневековья книги служили не заменой памяти, а скорее ее помощниками. Как говорил Фома Аквинский: «То, что записано в книгах, предназначено в помощь памяти» [94]. Люди читали книги для того, чтобы запомнить; книги были наиболее эффективным из имеющихся инструментов запечатления информации в памяти. Рукописи часто копировались только ради того, чтобы переписчик мог их запомнить.

Во времена Сократа тексты писались на длинных — некоторые растягивались до шестидесяти футов [95]— свитках, составленных из склеенных вместе листов спрессованного папируса, ввозимого с дельты Нила [96]. Такие громоздкие тексты было тяжело читать и еще тяжелее писать. Сложно представить себе менее удобный доступ к информации. Фактически только в 200 г. до н. э. Аристофан Византийский, начальник Александрийской библиотеки, изобрел базовые знаки пунктуации — ничего, кроме точки, которая могла ставиться внизу, посередине или вверху строки и сообщала читателю длину паузы между предложениями [97]. До этого тексты представляли собой бесконечный поток заглавных букв, известный как scriptio continua [98], не разбитый ни пробелами, ни знаками препинания. Слово, начинающееся на одной строке, могло закончиться на другой без указания на перенос.

КАКВЫВИДИТЕНЕТАКТОПРОСТОЧИТАТЬТЕКСТНАПИСАННЫЙБЕЗ

ПРОБЕЛОВИЛИПУНКТУАЦИИИЛИХОТЯБЫРАСПОЛОЖЕННЫХВНУЖ

НЫХМЕСТАХЗНАКОВПЕРЕНОСАОДНАКОИМЕННОТАКВЫГЛЯДЕЛИП

ИСЬМЕНААНТИЧНОЙГРЕЦИИ [99]

В отличие от букв в данной книге, составляющих слова, которые несут смысл, буквы, написанные с помощью scriptio continua, по своей функции скорее напоминали ноты. Они обозначали звуки, которые должны были исходить изо рта говорящего. Чтобы преобразовать этот поток звуков в отдельные понятные группы слов, требовалось сначала услышать его. Так же как музыкантам (за исключением наиболее талантливых) тяжело читать ноты, не пропевая мелодию, было сложно читать написанные с помощью scriptio continua тексты, не проговаривая их вслух. И правда, нам известно, что в раннем средневековье читали практически всегда вслух, так что чтение было некоего рода выступлением, обыкновенно публичным. «Вслушаться» — слово, часто повторяющееся в средневековых текстах [100]. Когда Святой Августин в IV веке н. э. наблюдал за своим учителем Святым Амброзием, читающим про себя, не шевеля губами и не бормоча, он посчитал необычное поведение учителя столь примечательным, что даже описал это в своей «Исповеди». Только около IX в., в то время, когда пробелы уже использовались повсеместно, а количество знаков пунктуации увеличилось, страница стала вмещать в себя достаточно информации для того, чтобы безмолвное чтение превратилось в обычную практику.

Трудности, связанные с чтением таких текстов, означают, что отношения между чтением и памятью были в то время иные, нежели сейчас. Поскольку читать про себя текст, написанный непрерывным письмом, было довольно сложно, достаточно беглая декламация этого текста требовала от читателя предварительного знакомства с ним. Читатель — как правило, это был читатель, а не читательница — должен был приготовиться к декламации, расставив для себя в голове знаки препинания и запомнив текст — частично, если не целиком, — поскольку невозможно с легкостью на ходу облекать цепочку звуков смыслом. Текст должен был быть выучен перед тем, как он будет озвучен. Вдобавок то, как тот или иной читатель разбивал текст, написанный в виде scriptio continua, могло полностью изменить его смысл. Как отмечала историк Джослин Пенни Смолл, фраза GODISNOWHERE может иметь совершенно разные значения, будучи представлена как GOD IS NOW HERE или как GOD IS NOWHERE [101].

Более того, если требовалось вычленить из текста определенную информацию, то надо было читать весь написанный непрерывным письмом свиток — сверху донизу. Свитки имеют единственную точку отсчета — первое слово. Поскольку приходится разматывать его при чтении, а в тексте нет ни знаков препинания, ни разбивки на параграфы — не говоря уже о нумерации страниц, содержании, глав и алфавитного указателя, — практически невозможно найти нужный кусок, не проглядывая при этом все целиком, с головы до пят. С таким текстом практически невозможно работать — до тех пор, пока он не выучен наизусть. В этом-то все и дело. Античные тексты не были предназначены для беглого прочтения. Нельзя достать свиток с полки и быстро отыскать в нем нужный отрывок, если до этого ты хотя бы в общих чертах не ознакомился с полным текстом. Свитки существовали не для хранения информации вне памяти, а как помощники в поисках информации внутри памяти.

Один из немногих сохранившихся обычаев публичной декламации — чтение Торы, древнего рукописного свитка, на изготовление которого уходит более года. Тору записывают без гласных и пунктуации (хотя используя пробелы, нововведение, пришедшее к евреям от греков), что делает ее чрезвычайно сложной для чтения про себя [102]. Хотя евреи особо запрещают пересказывать Тору по памяти, невозможно прочесть раздел Торы, не потратив предварительно время на ознакомление с ним, как может подтвердить любой прошедший бар-мицву мальчик. Я могу лично за это поручиться. В день, когда я стал мужчиной, я был чем-то сродни попугаю в ермолке.

Долгие годы использования языка приучили нас не замечать, что непрерывное письмо гораздо ближе к тому, как мы говорим, нежели искусственное разделение слов на странице. В устной речи предложения сливаются и плавно струятся как один длинный, размытый, долгий звук. Мы не говорим с «пробелами». Конец одного слова и начало другого устанавливаются в результате достаточно спорного лингвистического соглашения. Результаты сонографического исследования, отображающие звуковые волны, которые исходят от разговаривающего по-английски человека, показали: практически невозможно определить, где находится разрыв между словами. Вот почему так трудно научить компьютер распознавать человеческую речь. Без изощренного искусственного интеллекта, способного анализировать контекст, компьютер не в состоянии определить разницу между «Несу разные вещи» и «Несуразные вещи» [103].